Мы выступили на траурном митинге – Крупин, Куняев, Шуртаков, Сорокин, владимирцы. У каждого в памяти – свой Солоухин. Для кого – тонкий лирик, для кого – хранитель русскости и Православия, для кого – ценитель древнерусского искусства… Я сблизился с Владимиром Алексеевичем, как ни странно, за границей, в общих поездках по центрам русском эмиграции. Мы вместе жили у Апраксиных в Бельгии, вместе бывали на рю Бломе в Париже, в доме НТС, выступали на съезде русской православной молодежи, беседовали у главного редактора русского национального журнала «Вече» Олега Красовского. Я больше общался с эмигрантами послевоенной волны, собирая материалы для книги «Архипелаг Ди-пи». Владимиру Алексеевичу льстило внимание первой эмиграции, он был рад встречам с великим князем Владимиром Кирилловичем, с князем Оболенским, с представителями самых славных дворянских родов – Небольсиными, Мурузи, Пален, Апраксиными… Представитель крестьянского рода достиг высшего света. Эта слабость его была понятна и простительна. В фамилиях представала вся русская история. И за каждой фамилией – архивы, фотографии, воспоминания. Собственно, и эта последняя, еще неопубликованная книга «Чаша» задумывалась и обретала плоть именно после встреч с лидерами русской патриотической эмиграции. Да и славным дворянским фамилиям не менее льстило внимание известного русского писателя.
Произнесены последние надгробные молитвы, сказали свои слова владимирские начальники, суетятся с камерами энтэвэшники, готовые все оболгать и препарировать по-своему. Гроб опускают во Владимирскую святую русскую землю… Шел Солоухину всего лишь семьдесят третий год, не так уж и много. Не все задуманное написалось. Не вовремя подкосила болезнь. Станислав Куняев был в больнице за два дня до смерти. Говорит, что на исхудалом лице стала более заметна крупная крестьянская кость. Он многое переосмыслил за время болезни, что видно из книги «Чаша». Для себя еще в больнице Солоухин решил – хоронить в Алепино. И последние слова его были: «Мечтаю домой…» Вот он и дома. Растет земляной холмик, множество венков. Подъезжают на джипе припоздавший Дмитрий Васильев со своей свитой… Когда-то «Память» и возникла под воздействием книг Солоухина и Чивилихина, живописи Ильи Глазунова. Как пугали ею весь христианский мир, как пугали «Памятью» все человечество! После «спутника», вторым, внедренным в европейские языки русским словом стала «Память» в отрицательном шовинистическом выражении. Где она, эта пугающая «Память»? Она ли разрушила Россию, уничтожила супердержаву мира, устроила десятки войн, бросила русский народ в нищету? «Память» как была, так и есть – культурная трудовая община, немногочисленная, очевидно, не бедная, а иначе откуда джипы? Но кто же ею так запугал в былые годы народ? И хорошо, что Владимир Солоухин не отказывался от нее, хорошо, что Васильев приехал на проводы. Плохо, что русскость и Православие по-прежнему в нашем государстве находятся под подозрением. Не самый глупый человек в Америке Збигнев Бжезинский не случайно заявил: «После разрушения коммунизма единственным врагом Америки осталось русское Православие». По-своему прав этот заклятый русофоб. Идеологии доллара противостоит пока еще только Православная вера. Католики давно сдались, отменили все свои мешающие нечисти постулаты, Православие еще держится. Его хотят смыть экуменизмом, атеизмом, язычеством, просто циничным равнодушием, но оно держится. И не только усилиями иерархов церкви, а во многом такими, как Владимир Солоухин. Вся его проза и поэзия пронизаны уважением к Православной Церкви. Вспомним шум вокруг «Писем из Русского музея», вспомним «Черные доски».
«Настала очередь моя», – читал Владимир Солоухин свои гневные стихи, и люди ему устраивали овацию. Похороны в Алепино – это тоже движение русского слова. И никак не сопоставимы с похоронами последнего битника Аллена Гинзберга в Америке. Ему поставят хороший дорогой памятник, и забудут все, кроме сексуальных партнеров и узкого круга почитателей. Алепино станет еще одним центром русского национального сопротивления. Могила Владимира Солоухина – это новый дзот русской культуры, это окоп русского слова, это место паломничества православных людей, это наш непотопляемый крейсер «Варяг».
Солоухинскими проселками пойдут новые сотни тысяч русских людей. Возродится его родовой дом, все еще крепкий и могучий, восстановят и колокольню. И на солоухинских чтениях в Алепино мы встретимся еще не раз с лучшими русскими писателями. И на смену Солоухину придут новые прекрасные русские молодые перья, служащие Богу и России. «Будет жива Россия, пока мы живы, друзья!»
Конечно, после похорон мы по-русски помянули Владимира Алексеевича. Разговорился с давним и моим, и Солоухина знакомым – Зурабом Чавчавадзе. Вспомнили, как Зураб давно, в самые крутые времена доверительно дал мне прочесть рукопись «Последней ступени», хранящуюся у него. На самом деле, по тем временам это была увесистая бомба мощного взрывного действия. Я и сейчас не могу сказать: прав был Солоухин или не прав, когда долгие годы отказывался печатать ее где бы то ни было, не запускал в самиздат.
Пожалуй, выйди она тогда, в советское время, да еще в том первозданном виде, дальнейшая судьба Солоухина могла сложиться бы по-другому. Сейчас же она спокойно лежит на прилавках, историки и любители мемуаров охотно ее раскупают, обиженные обижаются, но никакого политического и даже идеологического воздействия у книги нет. Это все равно, что издать сейчас впервые «Архипелаг ГУЛАГ» – после сотен толстенных книг на тему репрессий. Она была бы интересна лишь профессиональным историкам да поклонникам Солженицына и никаких громовых ударов не вызвала бы. Я как-то в разговоре с Владимиром Алексеевичем его «Последнюю ступень» так и назвал: «неразорвавшейся бомбой Солоухина». Он молча согласился… Был ли он прав?.. На меня удручающее впечатление произвела передача о похоронах Солоухина в последней киселевской программе «Итоги». Впрочем, чего другого можно было ждать от этого продажного гоя? Юркий говорун, из Иванов, не помнящих родства, вытащил на экран лишь одного Вознесенского – как самого близкого друга Солоухина, нарезал из интервью Владимира Алексеевича необходимые ему фрагменты и, по давней русофобской традиции, представил всю литературную борьбу последних десятилетий как схватку между Вознесенским да его друзьями – с грибачевско-кочетовской ортодоксальной советской группировкой… Киселеву и его клевретам даже в Станфордском университете США, в центре советологии, тот же Джон Данлоп поставил бы двойку. Эх вы, Иванушки Безродные, куда же вы русскую линию в русской же литературе дели? Леонида Леонова и Олега Волкова, Василия Шукшина и Леонида Бородина, Василия Белова и Станислава Куняева? Вот оно – не «гужеедское», а истинное окружение Владимира Солоухина! Чихал он на оба ваши дома – и ортодоксально-марксистский со всякими идашкиными, и интернационально-левацкий со всякими оскоцкими и даже с тем же Вознесенским. Почитайте-ка лучше, что пишет о популярном поэте Солоухин в своей последней книге «Чаша». Какое все-таки безнадежно лживое мурло лезет каждый раз из НТВ, какой бы темы его служители ни касались…
