курить!
Он не сунул мне в рот сигаретку, как бывало в рубке земснаряда, положил пачку мне на колени. Но тут я увидел руку Женьки Петренко и принял от него зажженное курево.
Я был благодарен Женьке, моему бывшему напарнику на снаряде. Вообще мне с ним повезло. Недавно Женьку вызывали в военкомат, но потом дали отсрочку, пока не будет намыта дамба. Не будь этой отсрочки, вкалывать бы мне на снаряде, и никуда ни шагу. А так, на катере, больше свободного времени. На досуге выну блокнот, кое-что запишу. За месяц набралось впечатлений.
Легкий гул мотора вошел в меня нетерпеливой, ликующей дрожью. «Ястреб» развернулся, едва не заехав снова на берег, и, стыдясь оплошки, ринулся к стрежню реки.
— Как дела, Миша? — крикнул я что-то уж слишком весело. И не дождался ответа.
Река была гладкой и белесой. Лишь кое-где от налетевшего ветерка мгновенно взметалась темная зыбь, точно в воду швыряли горсти песка. За моей спиной смех, говор. Спорили, кто сколько намыл за месяц грунта. Наш снаряд, то бишь теперь Мишин и Женькин, переплюнул соседей: сорок тысяч кубов!
— Что-то, братцы, тут не так, — тянул дотошный голос, — никак вам начальство приписывает для показа…
— Приписывает! — огрызнулся Женька. — Своим горбом, пока вы в рубках дрыхнете.
В смотровом зеркальце я видел его белые зубы на смуглом, рано погрубевшем лице. Кепка — козырьком назад — придавала Женьке особую лихость. Он был ровня мужикам, работяга. А Миша — классный машинист.
Катер летел, вздымал крылья зеленоватых брызг. Из рассветной пелены выпало солнце, и на воду стало больно смотреть. Вдруг прямо по носу проступило желтое пятно: мель!.. Рука панически сбросила газ, снова выжала до отказа. Но волна уже догнала катер, легко перекинув его через отмель. Сам того не понимая, я, кажется, сделал то, что следовало. И чудом уберегся.
— Лихо! — крикнул кто-то.
Я разжег окурок — руки слегка дрожали.
Вот и берег — травянистый, с серой глинистой каймой. Горбатилась полунамытая дамба — будущая дорога к новому мосту. Над бруствером торчали черные жерла труб. Еще немного — заступит новая смена, и они оживут, выбросив фонтаны пульпы. А у меня выдастся свободный часок.
«Ястреб» ткнулся в причальный мыс, заглох, кажется, раньше времени. Перехватывая леер, рабочие запрыгали на берег. Катер, легчая, всплывал и сам собой стал отчаливать. У меня засосало под ложечкой: хоть бы успели! Последний плюхнулся уже в воду.
— Не дотянул, капитан! — А у меня полегчало на душе.
Наш земснаряд стоял поодаль, глубоко вклинившись в песчаный забой. Катер легко понесся туда, огибая косу. На борту нас осталось трое. Мы с Женькой опять закурили, и я снова спросил:
— Ну как, Миш, дела? — будто меня дергали за язык.
— Ага, — очнулся он и стал глядеть на воду, помаргивая выпуклыми глазами и слегка приоткрыв рот, словно стараясь скрыть неловкость.
Я не мог понять, в чем дело. Михаил был из тех мастеров, чьей дружбой дорожишь и поневоле становишься ревниво-чутким.
Он был моим учителем на земснаряде… Ох, эти ночи, похожие на вечность, в липком поту, без сна. Воющий звук включенного мотора, грохот и крик из рубки: «Камень во всасе». Река тянет в одну сторону, лом — в другую. Но ты долбишь на весу, аж жилы трещат, — по камню, по камню… Однажды перевернулся — и чуть не засосало. Выручил Мишка — сиганул в воду в одежде. И потом, уложив на железную палубу, отпаивал водкой. Где он ее взял ночью, посреди реки? Помню, он сказал:
— Ничего… Так вот, брат, и учатся работать.
— Ничего, дядь Сань, — вдруг коснулся моих ушей голос Женьки. Он отвечал за машиниста. — Вертимся. Вчера аванс кинули, по косой. Вам тоже причитается…
В голосе Женьки проскользнуло сочувствие. Это было так непривычно. И вдруг меня осенило. Догадка была внезапной, облегчающей. Ну, конечно, и мне «причитается»! В последний раз. На катере зарплата куда меньше. В душе моей даже шевельнулась гордость: вот, не посчитался, избавил снаряд от лишнего рта. Кем я был? Сверхштатным помощником с журналистским билетом в кармане. Намыв тот же, что и без меня, а денежки на троих — комплекс! Теперь им будет полегче, заработок подпрыгнет.
А мне стало и вовсе легко — от ветра ли, от солнца, оттого ли, что везу ребят на наш земснаряд. Он маячил полускрытый косой, чудище с двумя фарами по бокам лобастой рубки, с железным хоботом, уткнутым в реку. Казалось, дремлет, посасывая водичку после ночного пиршества песком и камнями.
Катер стукнулся носом в железные поручни, отпрянул, но Женька уже вскочил на понтон, потянул трос. Михаил с чемоданчиком побежал вслед за ним по дребезжащей палубе. Линялые штаны парусили на щиколотках. Затем он поднялся в рубку.
— Миш! — крикнул я. — Соберешься на дамбу — свистни. Ладно?
— Ладно, — отозвался Харин. Руки его лежали на кнопках пульта.
Синий ветровой день подмигнул мне солнечным глазом…
Уже через минуту прокатился истошный призывный свист с левого берега, затем с правого. День схватил меня с «Ястребом» в жаркие свои ладони и пошел швырять во все стороны. На борт катера прыгали электрики с мотками провода, наподобие солдатских скаток. Едва я успел отчалить, как вслед заорали сварщики. А когда, наконец, перевез сварщиков, откуда ни возьмись выскочил прораб Кузьмич, красный, в гневно сверкающих очках:
— Ты все-таки гляди по сторонам! Машешь ему, машешь, охламону!
Оказывается, прораб уже полчаса бегал вдоль берега, стараясь определить, где я пристану. Как я его не заметил, долговязого, ума не приложу.
На снарядах били, как в барабаны, в питьевые бочки, выставив их на поручни: «Эй, капитан!» Надо бы отобрать все бачки сразу, наполнить в роднике и развести. А я брал по одной, и на «Ястреб» еще издали обрушивался фейерверк строительного фольклора.
Я размазывал по щекам грязный пот. Хотелось есть. А с дамбы снова махали… И лихорадочно пробивалась тщеславная мысль: «Все-таки держусь. А? Ничего!» Внезапно начинал искрить карбюратор, и сердце падало. Словно сжалившись над непутевым, мотор выравнивался. В такие минуты хотелось верить в некую магическую связь между человеком и железом.
…Вдруг все затихло на берегах. Неужели обед? Так скоро…
Катер замолк, уносимый течением, а в груди стучало, как после быстрого бега. Я достал батон, вцепился в него зубами. В тот же миг над рекой прокатился пронзительный свист. Он был почти осязаем, точно мина, летящая по параболе. Я не мог ошибиться — это Женька.
У ребят кончился забой, и надо было перетаскивать земснаряд на другое место.
Катер лихо подрулил к снаряду. Он казался мухой рядом с огромной слоноподобной махиной. И все же он потащил
