Люди этого города были добры ко мне, хотя я и родился далеко отсюда. Они всегда рады тем, кто что-то смыслит в искусстве, а у меня время от времени получались неплохие романы.
Самым приятным проявлением их доброты стало приглашение из епископальной церкви Святого Климента, прихода, который посещает много актеров. Мне предстояло прочесть проповедь на Вербное воскресенье 1980 года. В этой церкви, которая одновременно является театром, есть обычай — раз в год звать проповедника со стороны.
Престол у них переносной, потому что алтарь церкви одновременно является сценой. Пьес, которые в качестве декорации используют стоящий посреди сцены престол, не так много. Так вот, в то утро престол пришлось на время выкатить в декорацию, изображавшую кухню в многоквартирном доме на Манхэттене.
Я не знал, что это за декорации, для какого спектакля. И не спрашивал. Судя по антуражу, действие происходило лет шестьдесят назад, до моего рождения. Предполагал, что пьеса рассказывала об иммигрантах, приехавших в Нью-Йорк из Европы, об их детях. Как потомку иммигрантов, поселившихся в глубине материка, иммигрантов, о которых ньюйоркцы не знают почти ничего и предполагают самое худшее, такое окружение доставило мне особое удовольствие.
Вот что я сказал в тот день:
Меня завораживает Нагорная проповедь. Милосердие, по-моему, единственная стоящая идея, которая у нас есть на сегодняшний день. Может, когда-нибудь у нас образуется другая идея, сравнимая с этой, — и тогда у нас будут две хорошие идеи. Какой может быть вторая хорошая идея? Не знаю. Откуда мне знать? Может быть, она как-то будет связана с музыкой. Я часто думаю, что такое музыка и почему она нам так нравится. Может быть, именно музыка даст нам вторую хорошую идею?
Для проповеди я выбрал первые восемь стихов двенадцатой главы Евангелия от Иоанна, речь в которой идет не о самом Вербном воскресенье, а о вечере перед ним, о кануне Вербного воскресенья, можно сказать «Нардовой субботе». Надеюсь, что это достаточно близко к Вербному воскресенью, чтобы вы не сильно на меня обижались. Я обратился к епископальному священнику за советом, что вам сказать о самом Вербном воскресенье, то есть о въезде Христа в Иерусалим. Она предложила сказать, что это была блестящая сатира на помпезность, пышные приемы и высокие почести нашего мира. Так я и поступил.
Ее зовут Кэрол Андерсон, и она продала физическое здание своей церкви, чтобы сохранить духовный приход. Это недалеко от Бродвея, приход Всех Ангелов, 18-я Уэст. Она продала церковь, но сохранила приходской дом. Полагаю, что большинство ангелов, если не все, никуда не делись.
Теперь насчет стихов о кануне Вербного воскресенья: я выбрал именно их, поскольку в восьмом стихе Иисус говорит знаменательную фразу. Многие мои знакомые сочли ее доказательством того, что Иисуса время от времени доставали люди, которым постоянно требовалось милосердие. Я выбрал исправленный стандартный перевод[21], а не Библию короля Якова, поскольку мне легче его понимать. Кроме того, я постараюсь доказать, что Иисус шутил, а на английском времен короля Якова шутить невозможно. Самая смешная шутка в мире, пересказанная языком Библии короля Якова, неминуемо будет звучать, как Чарльтон Хестон.
Так вот.
За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых.
Там приготовили Ему вечерю, и Марфа служила, и Лазарь был одним из возлежавших с Ним.
Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира.
Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал:
— Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?
Сказал же он это не потому, что заботился о нищих, но потому, что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали.
Иисус же сказал: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего.
— Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда.
Вот весь отрывок. Хотя я вам и пообещал шутку в конце, хихикать тут вроде не над чем. Из последних фраз можно сделать два весьма неприятных вывода: что Иисус имел склонность жалеть себя и что ближе к завершению своей земной миссии он, пусть и на секунду, раздражался при напоминании о бедняках.
Кстати, в Библии короля Якова последняя строка звучит очень похоже: «нищыя бо всегда имате с собою, мене же не всегда имате»[22].
Что бы там Иисус ни говорил на самом деле Иуде, сказано это было на арамейском — а потом дошло до нас через иврит, греческий, латынь и архаичный английский. Возможно, он сказал что-то похожее на «Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда». Возможно, что-то потерялось при переводе. Не забывайте, шутки — первое, что теряется в переводах.
Мне хотелось бы восстановить утерянный смысл. Почему? Просто я, агностик, почитающий Христа, не раз наблюдал нехристианское раздражение бедняками, вдохновленное цитатой «нищыя бо всегда имате с собою».
Я говорю в основном о своей юности, проведенной в Индианаполисе, штат Индиана. Не важно, где я бываю и насколько я стар — темы почти всех моих рассказов вращаются вокруг моей юности в Индианаполисе, штат Индиана. Так вот, когда я был юн, любой серьезный интерес к судьбе бедняков неминуемо натыкался на отпор какого-нибудь уважаемого родственника, тетки или дядьки. Тетка или дядька напоминали, что сам Иисус махнул рукой на бедняков. Он или она перефразировали восьмой стих двенадцатой главы Евангелия от Иоанна: бедняки безнадежны, бедняки будут всегда.
Тут к воспитательной беседе подключались и остальные, замечая, что бедняки безнадежны, потому что они ленивые и тупые, у них слишком много детей, и в ванне они держат уголь. Кто-то, может, даже процитировал бы Кина Хаббарда, газетного юмориста, который сказал, что знавал человека настолько бедного, что у него было двадцать две собаки. И так далее.
И вот:
Вечер перед Вербным воскресеньем. Иисус чувствует усталость и грусть. Он знает, что один из ближайших соратников скоро предаст его из-за денег, что скоро его подвергнут унижениям и пыткам, а потом казнят. Умирая в конвульсиях на кресте, он будет чувствовать такую же боль, как любой смертный. Его пришествие на Землю почти окончено — но осталось прожить еще это «почти».
Пора ужинать.
Сколько ужинов осталось у Иисуса? Пять, если не ошибаюсь.
Его сотрапезники сами по себе — форменное издевательство. Один из них Иуда, будущий предатель. Другой — Лазарь, который еще недавно был трупом. Библия сообщает нам, что Лазарь был мертв четыре дня, его труп уже смердел. Лазарь растерян, он не расположен к разговорам — и, кстати, не факт, что он испытывает благодарность за свое оживление. Возвращение с того света рождает неоднозначные чувства.
