Многие реплики Кертнера были встречены в суде благожелательно. Почему же Фаббрини не подавал ему никаких знаков одобрения?
А прокурор тем временем вызывал одного эксперта за другим и с их помощью доказал Особому трибуналу важность документов, обнаруженных в пакете, изъятом у Кертнера при аресте.
Адвокат Фаббрини несмело обратил внимание на то, что речь идет о запечатанном пакете, а по утверждению подзащитного, пакет был с провокационной целью подброшен ему Эспозито. Но главный судья вел себя так, что было ясно - он не склонен поддержать версию адвоката.
На следствии и все три дня, пока шел суд, Кертнер выгораживал других обвиняемых, тем самым взваливая еще больший груз на свои широкие, чуть сутулые плечи.
А чтобы это выглядело естественно и не вызывало подозрений, Кертнер не гнушался, когда нужно было, выставлять в непривлекательном виде тех, кого прокурор называл соучастниками. Сами посудите, разве опытный делец, мог довериться таким несообразительным, бестолковым людям, разве он стал бы делиться своими планами с людьми, которые так плохо разбираются в технических новинках, а еще хуже - в политике, не читают даже "Мессаджеро"? Да никогда!
А Блудного Сына подсудимый Кертнер отказался признать своим знакомым, хотя в глубине души считал надежным другом. Да, встречал его на пароходе "Патриа", где тот плавал вторым помощником капитана. Да, несколько раз подымался на капитанский мостик; они обменивались малозначащими фразами о погоде, но деловых разговоров, а тем более секретных, никогда не вели.
- У меня такое впечатление, - сказал Кертнер, повертываясь к прокурору, - вы очень сожалеете, что не смогли заставить Атэо Баронтини признаться в поступках, которые он не совершал. Вы обещаете снисхождение и даже безнаказанность всем, кого считаете моими сообщниками, при условии, если они дадут против меня ложные показания. Но разве синьор прокурор не обнаруживает тем самым собственную неуверенность и делает очевидной слабость закона, который взывает о помощи к нарушителю этого закона? И может ли внушать суду доверие тот, кто способен так легко нарушить верность по отношению к своим товарищам, давая ложные показания?
Кертнер выиграл немало словесных дуэлей с прокурором, со свидетелями обвинения, с председателем суда, но все это были "мелкие стычки с противником", как любили писать в фронтовых сводках еще в первую мировую войну. А генеральное сражение складывалось не в пользу Кертнера - слишком силен удар Паскуале, нанесенный в спину. Это был двойной удар: и в траттории у ворот фабрики "Мотта" и во время следствия, потому что все понимали - не станет самоубийца лгать на своем смертном пороге.
Для Кертнера стали очевидны оперативные связи испанской контрразведки с итальянской ОВРА. Иначе ему в провожатые не дали бы такого опасного попутчика, как агент, который возвращался на "Патрии" от франкистов.
Да, больше всего Кертнер встревожился, когда председатель вызвал последнего свидетеля обвинения - французского агента. Тот прошел к судейскому столу, волоча ноги так, будто на ходу терял, находил и вновь терял комнатные туфли. Он давал показания на французском языке. Кертнер прислушивался к произношению - в самом деле северное, бретонское. Но почему Кертнер решил тогда, на "Патрии", что выходец из Бретани не может работать на Франко? Какая наивность! И как француз ловко инсценировал, будто поднялся на борт "Патрии" в Марселе! Выяснилось, что на самом деле он сопровождал Кертнера от Альхесираса, а может быть еще от Севильи, от Толедо, от подступов к Мадриду, черт его знает откуда!..
И как только ему удалось за время плавания от Альхесираса до Марселя ни разу не показаться на глаза? Наблюдал он и за Кертнером, и за Эспозито, и за Блудным Сыном. А Кертнер еще наивно думал, что поиздевался над агентом, когда прощался с ним на пристани в Специи и долго, утомительно болтал о графе Монте-Кристо.
Француз едва начал давать свои показания, как Кертнер понял сотрудник испанской контрразведки. Ну и дошлый тип! Ему удалось перехитрить Кертнера, - правда, при активной помощи капитана "Патрии". Совершенно очевидно, что испанская контрразведка работает в самом тесном контакте с ОВРА. Это тот случай, когда врет старая французская поговорка. Оказывается, истина по одну сторону Пиренеев - вовсе не заблуждение по другую сторону. Значит, Кертнер заблуждался по обе стороны испанской границы?
"Скольких агентов я за последние месяцы сумел обезвредить, оставить в дураках, - сокрушался Этьен, слушая показания этого субъекта, - такого опасного не заметил. А распознал бы его сам Старик, если бы столько времени подряд жил и работал, преследуемый сворой гончих и сыщиков-охотников? Какая это была по счету западня?.."
Суду стало известно, сколько раз на протяжении рейса "Патрии" Эспозито заходил в каюту второго помощника капитана Атэо Баронтини и сколько раз, опасливо оглядываясь и полагая, что в коридоре никого нет, успел прошмыгнуть в каюту Кертнера. А позже бретонцу удалось найти секретные чертежи в трюме между бочками с оливковым маслом: чертежи лежали там два дня, прежде чем их удалось подложить обратно в сейф. Вот эти секретные документы передал Эспозито человеку, называющему себя австрийцем, в траттории возле фабрики "Мотта"...
Надолго в памяти остался звон шпор карабинеров при смене караула и резкий стук одновременно отодвинутых кресел - это когда все судьи встали, удаляясь на совещание.
Подсудимые в ожидании приговора писали письма, разрешены были свидания, и лишь Кертнер коротал время в гнетущем одиночестве - кто пожалует к нему в эти часы?
51
Тем большей неожиданностью было известие, что ему разрешено свидание с синьориной Эспозито.
Нечего и говорить, мужественный поступок со стороны Джаннины. Не очень охотно знаются с теми, кого Особый трибунал обвиняет в шпионаже.
Джаннина получила разрешение на свидание здесь, в Риме, в министерстве юстиции, так как Паганьоло удостоверил, что секретарше "Эврики" дан ряд деловых поручений к его бывшему компаньону, с которым сам он встречаться не желает.
Тюремщик, по-видимому, решил, что свидание на романической почве, и предупредительно отвернулся.
Джаннина в черном платье, траурная повязка на рукаве жакета. Кертнер выразил ей соболезнование в связи со смертью отчима. Она молча кивнула, но ничего не сказала, и только круги горя под глазами и необычная бледность напоминали о пережитом.
Кертнер осведомился о ее матери, и она сказала, что если контора "Эврика" не закроется и синьор Паганьоло оставит ее на работе, она привезет мать к себе в Милан, а в противном случае сама уедет в Турин. Она сделает это неохотно, потому что в Турине живут родители Тоскано. Сам он воюет в Испании с красными. А встречи с его родителями только вызовут лишние объяснения, назойливые попытки ей помочь, поскольку в Турине не так-то легко найти работу.
