Счастливый и довольный Август пишет объяснительное письмо Карлу в Саксонию. Он полагает, что выход найден, что он, даруя пленным свободу, оправдал себя в глазах Карла полностью. Но не тут-то было: Карлу вручают от Мардефельта полный отчет о событиях, и ему становится ясно, что все было специально подстроено и что его уведомление о мире к Мардефельту не дошло до адресата из-за интриг Августа. Это так характерно для этого канальи! Он немедленно посылает секретаря своей канцелярии Седерхъельма к Имхофу и Пфингетену и объявляет им, что если выяснится, что в истории под Калишом роль сыграл злой умысел их курфюрста, то он сейчас же порвет договор на клочки, потребует от Августа сатисфакции и все станет по-прежнему, как до Альтранштедта.
Но, слава богу, в это время король получает объяснительное письмо Августа, и все наконец-то становится на место. Карл XII нашел более удобным для себя поверить «каналье», но своего презрительного мнения о кузене никогда не менял[105].
Многие историки считают, что Август Сильный явно поторопился, согласившись на слишком тяжкие условия Альтранштедтского мира. В частности, он мог бы выторговать у Карла условие об отмене оккупации Саксонии шведской армией, если бы несколько потянул с переговорами. Австрия и морские державы оказали бы на Швецию давление, разыграв, к примеру, против шведов датскую карту. Эти расчеты представляются нам весьма сомнительными, они не учитывают морально-психологического состояния саксонского курфюрста, уставшего от необходимости все время спасаться от шведов бегством, потерявшего польскую корону и оставшегося практически без армии. Они также игнорируют настроение шведского властителя, который ни на йоту не отошел бы от своих требований к миру с Саксонией.
С заключением Альтранштедтского договора связаны некоторые закулисные тайны. Саксонские переговорщики Пфингстен и Имхоф, как известно, получили от Августа карт-бланш на заключение мира при любых условиях. Для этого король выдал им чистый бланк договора с собственной подписью. О результатах переговоров с Карлом XII и о фактическом парафировании ими мирного договора на шведских условиях Пфингстен доложил Августу, находившемуся тогда вместе с Меншиковым в Петрикау. Здесь между Пфингстеном и Августом, разочарованным условиями мира, якобы состоялась следующая странная договоренность: он, Пфингстен, чувствуя свою вину за превышение (?) данных ему полномочий, не сказал Августу о заключении мира. Он с Имхофом по своему произволу использовал полученный чистый бланк с подписью своего монарха для ратификации договора и отказа Августа от польского трона. Бланк был выдан лишь на тот случай, если переговорщики смогли бы добиться от Карла более выгодных условий мира.
Получалось в результате, что Пфингстен и Имхоф были виноваты перед Августом не только в превышении полномочий, но и в утаивании от него правды о мире. Тем самым они дали в руки коварного Августа средство в подходящий момент объявить условия мира недействительными (что он потом, после поражения шведов под Полтавой, с успехом сделает, обвинив своих советников в предательстве)[106].
После Альтранштедтского мира Россия была поставлена в исключительно сложное положение — она осталась без союзников один на один с грозным шведским соперником. Саксонского курфюрста уже никто в Европе всерьез не воспринимая. Датский король Фредрик IV, формально не отрекаясь от союза с Петром I, наглухо закрылся от всякого сотрудничества с царем, даже если оно никак не угрожало безопасности Дании. Нет, в Копенгагене не дошли до того, чтобы желать России поражения в войне со шведами, но там с облегчением думали о том, что Карл скоро уведет свою армию на восток подальше от датских границ. Прусский Фридрих Вильгельм I продолжал искусно лавировать между блоками и странами и пытаться ловить рыбку в мутной воде. Морские державы в целом сочувственно относились к России, но от оказания конкретной помощи Петру уходили. Английский посол в Москве Ч. Витворт говорил в 1705 году, что «...интересы Англии требуют удаления русских от Балтийского моря». Пожалуй, после Нарвы для царя Петра это был самый критический период в ходе всей Северной войны.
... А армия короля Карла отдыхала и пополняла свои ряды в Саксонии и соседних немецких княжествах. Вербовочные барабаны шведов звучали на центральных площадях всех немецких городов» и молодые немцы в массовом порядке записывались на службу к королю Швеции. Европа снова загудела словно разбуженный улей, все спрашивали: зачем Карлу опять понадобилась большая армия — уж не хочет ли он взять чью-либо сторону в войне за испанский трон?
Вена забеспокоилась: придумать формальный предлог для войны с императором Карлу ничего не стоило, потому что в последнее время их отношения с Австрией резко обострились. Ваять, к примеру, хотя бы преследование протестантов в Силезии; или беспрецедентное благоволение Вены саксонскому курфюрсту, распространявшему слухи о «временном характере» Альтраншгедтского мира; или постоянное нарушение Веной условий Вестфальского мира 1648 года, не говоря уж об обвде, так грубо и демонстративно нанесенной особе шведского короля. На одном из дипломатических приемов, в присутствии шведского посла Страленхейма венгерский граф и камергер императора Зобор дал уничижительную характеристику Карлу, после чего посол влепил камергеру пощечину и, демонстративно покинул Вену. На пути в Саксонию посол Страленхейм увидел остатки русского корпуса[107], направлявшегося из Саксонии в Вену, и страшно рассердился: по Альтранштедтскому договору все русские войска должны были быть переданы в распоряжение шведов. Опять грубое нарушение! А убийство шведского капрала в Бреслау во время вербовочной работы? Рассерженный Карл в отместку австрийцам расположил на отдых в Силезии вернувшихся из русского плена солдат Мардефельта — разумеется, за счет жителей провинции. Короче, предлогов для перенесения военных действий на территорию Священной Римской империи у Карла XII было более чем достаточно, и империя, втянутая в войну на два фронта — против Франции и против восставшей Венгрии, была не в состоянии оказать шведам достойное сопротивление. К тому же Пруссия, заключив со шведами договор о вечном мире, стала открыто проявлять свое враждебное отношение к Австрии.
Сенильный французский король живо следил за перипетиями шведско-австрийских отношений и направил в Альтранштедг своего посла Безенваля с предложением совместного выступления против кесаря. Любой на месте Карла XII воспринял бы свое положение в Альтранштедте как предлог для усиления своего влияния в Европе, а его воинственный дед Кард X придумал бы десятки комбинаций и ходов, чтобы наступить кому-нибудь на хвост или щелкнуть по носу. И если бы Карл XII на самом деле был авантюристом по натуре» он так бы и поступил. Но Карл пока молчал, что еще больше возбуждало взвинченные нервы в Париже и Вене, а Лондон, встревоженный перспективой вовлечения Швеции в фарватер политики Версаля, послал в Саксонию герцога Марлборо (Марльборо, Мальбрук), сэра Джона Черчилля, который привез для Карла письмо, собственноручно написанное королевой Анной, и чуть не рассыпался на часта от грубых комплиментов в его адрес. Король успокоил герцога относительно своих дальнейших намерений и объяснил «веские» причины, побудившие его ввести войска в Саксонию. Герцог имел поручение от Петра I прозондировать возможность заключения мира с Карлом» но не сделал даже и попытки, потому что понял, что король Швеции следящий поход собирается предпринять в Россию. Об этом красноречию свидетельствовала лежащая на столе у Карла карта России. Англичанин, насколько мог, способствовал улаживанию австро-шведских противоречий и с чувством исполненного долга и еще большим чувством собственного достоинства[108] удалился на свой остров. Из многочасовой беседы с ним Карл XII понял, что Англия в предстоящей войне с русскими ему мешать не будет. Английский дипломат Джон Робинсон так и докладывая в Лондон: «Если война с Польшей и Московитским государством закончится, то ни император, ни короли Дании и Пруссии и вообще никакой правитель в Германии не сможет сравняться с ним (Карлом XII. — Б. Г.). Все будут вынуждены склониться перед его волей, в том числе и Англия с Голландией».
