Весной 1934 г., спустя год после назначения на пост рейхсканцлера, врачи берлинской клиники «Вестенд» после тщательного обследования констатируют, что органически он абсолютно здоров, но сам он в это не очень верит. Уже к 1935 г. он полностью убеждает себя, что серьезно болен. Частые боли в желудке и вздутие живота вследствие составленной им диеты, которой он и сам был недоволен, кажется, подтверждают его опасения. Он плохо спит и часто жалуется на боли в сердце. Однако в этот период времени он еще не страдает серьезными болезнями. У него наблюдается только постоянная хрипота, которая его, естественно, тревожит. Без своего богатого голоса он, конечно же, не смог бы стать тем, кем стал. Эрнст Ханфштенгль, который впервые услышал его выступление в 1922 г., писал об этом почти полвека спустя: «Тогда в его баритоне была еще сила и звучность, в нем слышались гортанные звуки, которые пробирали людей до глубины души. Его голосовые связки были еще не изношены и давали ему возможность добиваться непревзойденных оттенков. Из всех выдающихся ораторов, которых мне доводилось слышать на протяжении жизни, — а среди них были, например, такие виртуозы, как Теодор Рузвельт, слепой сенатор Гор из Оклахомы и Вудро Вильсон, человек с «серебряным языком», — никто не мог добиться такого эффекта, которым в совершенстве овладел Гитлер на беду себе и нам». В 1932 г. Гитлер, опасаясь повторения судьбы кайзера Фридриха III, обратился к отоларингологу Дермитцелю с жалобой на хрипоту и боли в горле. Тот провел курс лечения, и по его совету Гитлер с начала апреля до конца ноября брал уроки сценической речи и драматического искусства у оперного певца Пауля Девриена, которому рукоплескали Берлин, Барселона, Лондон и Нью-Йорк. После этого специалист по болезням горла профессор фон Айкен удалил у Гитлера безобидные полипы голосовых связок. Узнав, что у него нет рака, Гитлер, конечно, испытал облегчение, но полностью от тревоги не избавился. Его мучают боли в желудке и в области правой почки, а также скопление газов и вздутие верхней части живота. Врач Тео Морель, державший ранее практику на престижной улице Курфюрстендамм в Берлине и специализировавшийся по кожным и венерическим болезням, склонен был объяснять это увеличенной левой долей печени.
Морель родился в июле 1886 г. в Трайзе (Гессен). Гитлер познакомился с ним в 1936 г. через Генриха Хоффмана, который обычно навещал «фюрера и рейхсканцлера» по выходнымдням и порой приглашал его к себе на обед. Альберт Шпеер, который разделял нелюбовь большинства видных чинов нацистской партии к Морелю, писал в 1969 г. в своих «Воспоминаниях», что Хоффман в 1935 г. «серьезно заболел» и Морель «лечил его сульфонамидами». Чем страдал его личный фотограф, не знал, пожалуй, даже сам Гитлер. После 1945 г. Морель нарушил врачебную тайну и показал на допросе, что до того, как стать врачом Гитлера, лечил Хоффмана от гонореи.
К моменту, когда Мореля представили Гитлеру в резиденции «Бергхоф», у него за плечами была уже бурная карьера. Он учился в Гиссене, Гейдельберге и Париже, с 1912 г. был ассистентом врача в Мюнхене и Бад-Крёйцнахе, в 1913 г. работал судовым врачом на линии Гамбург — Южная Америка и в страховом агентстве «Ллойд», а в 1914 г. стал частнопрактикующим врачом в Дитценбахе неподалеку от Оффенбаха. В 1915 г., когда на фронтах даже неопытным врачам поручали ответственные задачи, он, не имея специальной подготовки, стал хирургом «а Западном фронте, а затем работал во многих клиниках Германии. В 1918 г. имел практику в Берлине как «специалист по электротерапии и урологии», хотя и здесь специального образования у него не было. Тем не менее уже в 1920 г. он считался опытным врачом в определенных берлинских кругах и даже лечил видных членов военной комиссии союзников. В 1922 г. министр иностранных дел Вальтер Ратенау бьи среди бела дня убит на улице Германом Фишером и Эрвином Керном. Вслед за этим был принят «Закон в защиту республики» и создан чрезвычайный трибунал. Но даже когда на повестку дня встал конфликт между Берлином и Мюнхеном, а доверие к немецкой марке вследствие инфляции было окончательно утеряно, он позволил себе отказаться от должности придворного врача персидского шаха. Несмотря на все политические и экономические трудности периода Веймарской республики, дела у него всегда шли хорошо. [278] Живой, деловой и падкий до денег Морель, который, по слухам, лучше был знаком с текущим курсом валют, чем с современными медицинскими учениями, но всегда имел под рукой адреса и имена известных специалистов медицины и медицинских институтов, уже к 1936 г. стал модным врачом, лечившим знаменитостей. Он с удовольствием вращался в кругах партийных функционеров, деятелей сцены, киноартистов, режиссеров и продюсеров, не затмевая, однако, собой их славы.
Гитлер довольно быстро убедился в способностях Мореля. Его не смущало то, что этот пучеглазый очкарик, умеющий так быстро принести облегчение от болей, вступил в НСДАП лишь в 1933 г. Хотя у Гитлера была прямо-таки болезненная мания к чистоте, ему вовсе не мешало, что его врач слывет среди своего окружения дурно пахнущим неряхой, от которого Еву Браун просто тошнило.
В 1936 г. Гитлер, которого Морель в своей картотеке и переписке с коллегами постоянно называет «пациент А», весит около 70 килограммов при росте 1,75 метра. У него группа крови «А», нормальный пульс, температура и дыхание. На ноге у него имеется экзема, которую Морель в конечном итоге приписывает неправильному пищеварению. Он дает поручение лаборатории доктора Ниссле в Бактериологическом институте Фрайбурга провести посев бактерий из экскрементов Гитлера, чтобы составить представление о его кишечной флоре. Результат подтверждает дисбактериоз кишечника, что дает Морелю основание прописать пациенту мутафлор. В первый день Гитлер принимает одну желтую капсулу, со второго по четвертый день по одной красной капсуле, а затем (с короткими перерывами) вплоть до 1943 г. ежедневно по две красные капсулы. Мореля не смущает то, что многие сторонники традиционной медицины считают Ниссле шарлатаном и узколобым специалистом и не воспринимают его всерьез из-за его методов лечения, сводящихся исключительно к регулированию кишечной флоры. Он лечит Гитлера от болезней желудочно-кишечного тракта мутафлором и пытается устранить вздутие живота, вызванное вегетарианской пищей, прописывая ему антигазовые пилюли доктора Кестера, содержащие стрихнин и беладонну. Гитлер принимает их с 1936 по 1943 г. с короткими перерывами по 2–4 штуки ежедневно, [279] причем утверждает, что доза недостаточна. Оба средства — и мутафлор, и пилюли Кестера — не снимают боль, а предназначены только для того, чтобы регулировать кишечную флору Гитлера и предотвращать образование газов.
Гитлер, который с 1935 г. уже нуждается в очках, страдает и воспалением десен, которое Морель лечит витамином С и путем полоскания антисептической жидкостью. Язык у него постоянно обложен, давление крови колеблется, левый желудочек сердца расширен. Прослушиваются шумы в аорте, лицо становится отекшим и одутловатым. Хотя с помощью мутафлора Морелю и удается частично наладить процесс пищеварения у Гитлера, но это носит временный характер. Временами, особенно после еды, возникают сильные боли в желудке. Внутримышечные инъекции прогинона (фолликулярный гормон) служат для стимуляции обмена веществ в слизистой оболочке желудка и профилактики спазмов кровеносных сосудов желудка.
Несмотря на лечение, проводимое Морелем, которому Гитлер абсолютно доверяет, его состояние постоянно ухудшается и Гитлер считает, что жить ему осталось недолго. Он жалуется на сердце и уже к 1937 г. убежден, что у него серьезное сердечное заболевание. Его непосредственному окружению бросается в глаза не свойственная для него ранее суетливость. Его мучит страх что-то упустить и даже умереть, не реализовав своих конечных целей. Неожиданно для многих он уже с 1933 г… отказывается от широко пропагандируемой «политики мира», которую и в Германии, и за рубежом принимают за чистую монету, и начинает открыто говорить об экспансионистской политике. В разговорах с архитектором Шпеером он настаивает на реализации своих юношеских планов, которым уже более двадцати пяти лет. Еве Браун, которая уже с начала 1932 г. стала его любовницей, он намекает, что скоро ей придется жить без него. Его боязнь заходит настолько далеко, что 5 ноября 1937 г. он, излагая свою программу на будущее, упоминает о возможности своей скорой смерти и составляет политическое завещание, к которому он 2 мая 1938 г. добавляет написанное от руки подробное частное завещание.
