Тем временем он отходит от окружающих его людей и возносит себя на не досягаемый ни для кого пьедестал, на котором никто не имеет, права стоять рядом с ним. Дистанция по отношению к старым соратникам Франку, Розенбергу, Гессу, Эссеру и другим становится непреодолимой. Партийный лидер, который раньше славился чувством товарищества и верностью дружбе, превращается в идола с головой Медузы, в глаза которому имеет право безнаказанно заглянуть лишь тот, кто смиренно признает его божеством. Возражать уже больше никому не разрешается, а давать советы можно только тогда, когда он попросит об этом. Уверенность в том, что он болен и что ему осталось не так уж много времени, становится определяющей для всего, о чем Гитлер думает, что он планирует и делает.
Утверждение Дойерляйна об изменениях в характере Гитлера в принципе согласуется с фактами, однако его обоснования остаются не более чем предположениями.
Резкий поворот Гитлера к внешней политике является следствием, проистекающим из желания реализовать за якобы оставшееся короткое время все то, к чему он стремился в течение многих лет в рамках поэтапного плана: обеспечить Германии положение европейско-атлантической мировой державы, увеличенной за счет африканских территорий и усиленной путем сооружения морских баз по всему миру. Уже к началу войны, которую он не устает прославлять еще со времен юности, он чувствует себя больным человеком, который хочет оставить после себя дом в достатке, но уже не имеет достаточно времени для выполнения своих грандиозных планов. «Домом» он считает не рейх, а мировую державу.
Уже с 1937 г. Гитлер избегает физических нагрузок. Хотя он, будучи австрийцем, считался в свое время неплохим лыжником, [280] Ева Браун не может уговорить его хотя бы сопровождать ее на лыжных прогулках. Он поручает это всемирно известному актеру и режиссеру Луису Тренкеру, [281] что само по себе говорит о многом, так как Тренкер считается «ловеласом», а Гитлер слывет ревнивцем и скандалистом. То, от чего Гитлер раньше отказывался без всякого объяснения причин, он теперь считает важным и необходимым. Так, например, он проходит рентгенологическое обследование. Во всех его делах и речах чувствуется спешка. Когда он в 1939 г. настаивает на скорейшем начале войны, а в сентябре вторгается в Польшу, хотя Германия в это время вследствие своего экономического положения и предпосылок военного характера способна вести войну лишь в течение очень короткого времени, он лишь вредит сам себе. Спустя четыре месяца, в январе 1940 г., когда в окружении Гитлера царит приподнятое настроение ввиду быстрой победы над Польшей и удивившего весь мир успеха в Москве, Морель проявляет недовольство своим высокопоставленным пациентом, которого он с 1938 по 1940 г. лечит для стимуляции переваривания растительной пищи и от вздутия живота гликонормом, с 1936 г. (по 1940) для пополнения запаса калорий и улучшения строфантинового эффекта глюкозой, с 1938 г. (по 1944) витамультином с кальцием «в сочетании с другими лекарствами», а с 1936-го от нарушений процесса пищеварения мутафлором и (с 1939) эвфлатом. [282]
Гитлер, постоянно жалующийся на здоровье и вынужденный в течение многих лет принимать необычно большое количество лекарств, считает себя смертельно больным человеком и требует от своего личного врача, чтобы тот без прикрас рассказал ему, как он и независимые специалисты оценивают его состояние. Морель организует многодневное основательное врачебное обследование. С 9 по 15 января проводятся важнейшие обследования, но окончательный итог подводится только тогда, когда 18 января приходит заключение профессора Ниссле о кишечной флоре, чему Морель и Гитлер придают особое значение.
Заключение врачей о «пациенте А» гласит:
9 января 1940 г.:
Анализ крови нормальный, пульс 72, давление крови 140/100.
11 января 1940 г.:
Сахар и белок в моче — результат отрицательный, содержание уробилина повышенное, реакция Вассермана (на сифилис) — отрицательная, осадок в моче умеренный, состоящий из углекислого кальция и одиночных лейкоцитов.
15 января 1940 г.:
Сахар в моче — отрицательный. Реакция Майнике (МКРП) — отрицательная, реакция Кана (на сифилис) — отрицательная.
Давление крови сильно повышено. При диастолическом давлении 100 мм систолическое составляет от 170 до 200 мм в возбужденном состоянии и 140 мм в спокойном. Нормальным было бы диастолическое давление до 90 мм. Морель проявляет беспокойство о сердце Гитлера и советует ему поберечь себя.
За исключением повышенного давления и связанных с ним изменений в сердце (расширенный левый желудочек и шумы в аорте), а также жалоб на боли в желудке и образование газов в кишечнике, Гитлер здоров. Однако он чувствует себя очень больным, постоянно листает специальные медицинские публикации, читает учебники по терапии и 21 декабря 1940 г. вновь настаивает на полном медицинском обследовании. Результат несколько отличается от январского: обнаруживается небольшое количество белка в моче, уробилин слегка повышен, в осадкев моче отдельные лейкоциты, небольшое количество фосфата аммония и магния. В целом же отличия с медицинской точки зрения очень незначительны.
Однако Гитлер видит в этом прямое подтверждение своих ипохондрических опасений и полагает, что нуждается во враче больше, чем когда бы то ни было. Неверный вывод Буллока, что Гитлер «до 1943 г. был практически здоровым», может быть, очевидно, объяснен только тем обстоятельством, что ему были недоступны соответствующие документы.
Когда в 1941 г. у Гитлера обнаруживаются отеки на икрах, Морель назначает еженедельно по 10 капель кардиазола и корамина, которые воздействуют на центр кровообращения и дыхания в мозгу, а также на нервы кровеносных сосудов. Для применения обоих этих средств не имеется медицинских показаний, и они не совсем безопасны с врачебной точки зрения: у Гитлера слишком высокое давление крови, и его легкая возбудимость известна не только Морелю. Но Гитлер возбуждается не только от корамина и кардиазола. Морель дает ему также кофеин и первитин. Под воздействием такого лечения меняется порой вся его сущность. Завораживающий взгляд глаз приобретает опасный блеск, уверенность в себе сменяется агрессией, высказывания свидетельствуют о недостаточном контроле над собой. 4 сентября в берлинском «Шпортпаласте» во время речи, которая в целом была грамотно построена с пропагандистской точки зрения, изобиловала меткими шутливыми изречениями и умелым использованием эффекта от ранее одержанных побед, он вдруг называет Черчилля, Идена, Чемберлена и Даффа Купера «болтунами» и «мокрыми курицами». Он угрожает, что за одну ночь может сбросить на Англию миллион килограммов бомб. Позднее, «протрезвев», он при публикации речи заменяет эту формулировку на «400 тысяч и более килограммов», потому что названное под влиянием стимулирующих средств количество кажется ему чрезмерным. В разговорах он иногда выдвигает фантастические и нереальные проекты, которые заставляют забыть о его знании технических деталей, поражавшем ранее специалистов. Теперь он уже не настаивает, как в 1935 г., на реализации возможного, а разрывает границы реальности и требует, чтобы специалисты готовились к претворению в жизнь его представлений.
На этот период приходятся также указания по «окончательному решению» еврейского вопроса в Европе. 2 апреля 1941 г. в гостях у Гитлера находится Розенберг. Гитлер говорит с нимо вещах, которые Розенберг не рискует даже занести в свой дневник. «Сегодня я не могу писать об этом, но я этого никогда не забуду», — записывает он после двухчасовой беседы с Гитлером, который, очевидно, проинформировал его о своих планах уничтожения евреев. 20 мая 1941 г. отдел IV В 4 под руководством Адольфа Эйхмана получает указания о «предстоящем в скором времени окончательном решении еврейского вопроса», в которых всем подразделениям полиции в Германии и Франции предписывается предотвращение выезда евреев из Франции и Бельгии и об оставлении последних возможностей пересечения эмигрирующими из рейха евреями границы рейха «ввиду предстоящего в скором времени окончательного решения еврейского вопроса».
