Я вздрогнула, но потом взяла себя в руки и, немного помедлив, ответила, что была бы счастлива, бесконечно счастлива принять их любезное приглашение, но, боюсь, у меня сел голос.
— Иногда так случается в это время года, — пояснила я, — и вот как раз собираюсь поехать полечиться к своему врачу в Венецию.
— Пустяки, — возразил один из немцев на плохом итальянском языке, — это скоро пройдет, и не стоит волноваться из-за такой малости.
— Хорошо, если бы вы были правы, — возразила я. — К сожалению, я знаю, что эта проклятая хрипота не проходит так быстро. Поверьте, мне много раз приходилось из-за этого отменять выступления.
Затем я попыталась перевести разговор на другую тему, спросив нежеланных гостей, не хотят ли они выпить хорошего белого вина. Вино почему-то медлили подавать, и я отправилась за ним в кухню.
Сопровождавшая офицеров девушка пошла за мной. Когда мы знакомились, она сказала, что учится пению. Догнав меня, она прошептала:
— Послушайте, синьора Тоти, доверьтесь мне. Я пришла с ними, потому что один из итальянских офицеров — мой жених. Знайте же — они пришли для того, чтобы испытать вас. Ходят слухи, что вы партизанка. Не отказывайтесь от выступления в концерте, иначе они сожгут вашу виллу.
Вернувшись с вином в зал, я сказала, что в виде особого исключения согласна пойти навстречу их настойчивым просьбам, но тут же предупредила, что перед концертом мне придется съездить в Тревизо к портнихе. Я объяснила, что у меня нет вечернего платья. На самом же деле мне надо было посоветоваться с партизанами насчет концерта — выступать или нет.
Немецкие офицеры оказались настолько любезными, что предоставили в мое распоряжение машину, бензин и пропуск в Тревизо.
Приехав в город, я вместо портнихи отправилась к одному из руководителей подполья, Дзадре, и другому видному деятелю Сопротивления — адвокату Босколо. Мое прежнее олимпийское спокойствие явно изменило мне.
— Пой, конечно, пой, — сказали мне.
— Да, но я не хочу, чтобы меня потом обвиняли в коллаборационизме, — ответила я.
— Ну что ты, Тоти. Мы же тебя все знаем. Твой патриотизм ни у кого не вызывает сомнений.
Прошло несколько дней. Однажды вечером за мной приехала немецкая машина и отвезла в Конельяно. Аккомпаниатора не было, и у меня хватило дерзости взять с собой Полакко. Надо сказать, что хотя Полакко не был в большом восторге от этого предприятия, но держал себя превосходно. В общем, мы дерзко подшутили над немцами, заставив их слушать игру аккомпаниатора-еврея.
Мы приехали в Конельяно. Когда я выходила из машины, ко мне подошел местный секретарь фашистской партии. Рассыпаясь в комплиментах, он сказал, что в гостинице меня ждет коммендаторе Бьянки, специально приехавший из Венеции на мой концерт. Я задумалась. Что еще за коммендаторе Бьянки? Я не знала никакого коммендаторе Бьянки.
Он оказался нотариусом Бассиньяни, видным деятелем Сопротивления. За его голову немцы обещали сто тысяч лир.
Увидев его, я похолодела. У меня подкосились ноги.
— Да вы с ума сошли! Зачем вы приехали в Конельяко? Хотите навлечь на меня крупные неприятности?
— Я приехал только для того, чтобы послушать вас. Не пугайтесь и не беспокойтесь. В театре будет немало партизан.
Театр был переполнен. У меня сильно билось сердце. Я очень волновалась за Полакко, Бассиньяни, за всех партизан.
В зале было множество немецких солдат и офицеров, а также итальянских офицеров из десятой бригады «Мас». Маршала Роммеля не было. Возможно, его уже подозревали в участии в заговоре против Гитлера. На балконе сидело множество партизан, переодетых в гражданскую одежду.
Я спела несколько романсов и арий, которые зрители встретили восторженными криками «браво», «бис».
Время от времени поглядывая на Полакко, я видела, что он бледен как полотно и лоб его покрыт испариной, тем не менее он сохранял полное спокойствие. А ведь достаточно было агенту полиции или какому-либо фашисту опознать его — и…
После концерта мы вернулись в гостиницу. За ужином к нашему столу подсел Бассиньяни. Нечего и говорить, что от волнения у меня все поджилки тряслись!
Ночью в окрестностях Канельяно произошел бой. Мы не сомкнули глаз до утра. Раздавались выстрелы, крики, слышался шум моторов, шаги патрулей.
Едва начало светать, я потихоньку улизнула из гостиницы и перебралась в женский монастырь. Здесь, в тихой обители, я немного успокоилась и с глубоким чувством спела молитву, благодаря господа за его милосердное покровительство.
* * *
Наступили бурные и трагические времена. Фашисты планомерно и безжалостно прочесывали города и селения провинции. Позже я узнала, что Беллини исключил из плана карательной экспедиции район Барбизанелло. Вместе с двумя виллами графов Брандолин были сожжены многие дома бедняков в районах Солиго, Пьеве и Солигетто; большое число партизан, заложников и людей, не поддерживавших ни одну из сражающихся сторон, было расстреляно. Запасы продовольствия, скот, ценные вещи безжалостно отбирались. Вокруг царили отчаяние, горе, разруха.
Этот кошмар продолжался четыре дня. Мы заперлись на вилле, но и сюда долетали выстрелы, грохот танков, дикие крики.
Затем наступили внешне спокойные, но полные опасности и смятения дни. Первым, кто появился в нашем саду, был изможденный, напуганный юнец, весь в лохмотьях. Дрожащим голосом он рассказал, что он партизан, чудом спасшийся от облавы, и молил о помощи. Я дала ему немного денег и еды.
Потом у меня возникли сомнения, партизан ли это. Во всяком случае, мне стало ясно, что нам опасно оставаться дальше в Барбизанелло. Мари и Полакко тоже считали, что лучше вернуться в Венецию.
С божьей помощью мне удалось перевезти в Венецию немного мебели, посуды, часть белья и гардероба, и мы с Мари не так уж плохо устроились в четырех комнатках. Остальная часть была реквизирована.
В нашем скромном жилище часто собирались друзья, среди них — незабвенный Мемо Бенасси и моя любимица Татьяна Павлова. По вечерам обычно приходил капитан Тоти; несмотря на предупреждение суда, он продолжал свою подпольную деятельность. Наступила весна 1945 года, оставались считанные дни до освобождения и окончания этой злосчастной войны.
Венеция кишела заправилами республики Сало, которые по-княжески жили в роскошных отелях. Немало было и немцев; по улицам и площади св. Марка бродили даже солдаты вспомогательных азиатских частей, настоящие ландскнехты, приезжавшие в Венецию отдыхать после убийств и грабежей во Фриули. Да, странный вид имел в то время сказочный город дожей!
Джильда. «Риголетто» Дж. Верди
