«Как ты думаешь, выгнать из партии из-за какого-то проигрыша — разве это правильно?» — спрашивал меня Бабин. «Неправильно, — отвечал я ему, — что тебя вообще когда-то приняли в партию. Потому что проиграть и не отдавать долг — люди в таких ситуациях стрелялись. А в лагерях таких убивали».
Он проработал у нас два года, я помог ему организовать самостоятельную артель. В 1964 году, когда я с частью своей артели перебрался на Среднекан, он с другой ее половиной отправился в Якутию и там зарегистрировал новую артель. Она разрабатывала месторождение на берегу Яны.
Не знаю, в чем он был виновен, была ли на этот раз вообще на нем вина. Многое в республике зависело от настроения руководства, от личных симпатий и антипатий, от телефонных звонков из высоких кабинетов.
Особую неприязнь к старателям испытывал Г. И. Чиряев, первый секретарь Якутского обкома партии. Он был вхож в кабинеты высшей власти в Москве, к нему прислушивались. Честолюбивый человек, полностью зависимый от кремлевского покровительства, он старался очернить старателей, как агентов капиталистической экономики, и противопоставить им патронируемые обкомом государственные «комсомольско-молодежные» шахты. Об их успехах можно было рапортовать, не вдаваясь в такие «мелочи», как расходы на содержание в северных условиях капитальных построек, обеспечение многих тысяч завезенных сюда людей. Каждый новосел в постоянном горняцком городке требовал трех-четырех человек, его обслуживающих. Эти расходы не учитывались при расчетах себестоимости добываемого золота. Партийный секретарь был человек грамотный, он понимал преимущества артельного вахтового метода, способного давать то же количество золота, но без лишних затрат. Мы вели речь не о выборе способа освоения ресурсов — государственного или артельного — а о равном праве обоих, об их разумном сочетании.
Уязвимость артелей была в том, что своим существованием они ни с какой стороны не могли быть демонстрацией преимуществ экономики, построенной на жесткой вертикали власти, на обязательной при тоталитарном строе постоянной политической «учебе», бесконечных собраниях, других непроизводительных растратах времени и ресурсов. Артель, конечно, не могла быть знаменем, которым бы победно размахивал обком партии.
Задевало Чиряева и преобладание в руководстве артелями пришлых людей, а не исконных жителей, которыми обкому легче было управлять. Но так исторически сложилось, что в Якутии, особенно! в городах, большинство населения — прибывшие по оргнабору первостроители горнорудных предприятий, геологи, дорожники, речники, сотрудники учебных и исследовательских центров — почти все приезжие. И хотя живущие здесь якуты, эвенки (тунгусы), эвены (ламуты) и юкагиры — прекрасные охотники, оленеводы, проводники, никому не уступят в сноровке и сообразительности, к руководству золотодобывающими артелями у них в то время не было навыков, да и желания взвалить на себя эти хлопоты не наблюдалось. Большинство их желало быть каюрами и перевозить грузы на оленьих упряжках.
Чиряев не скрывал своей нелюбви к старателям вообще, а ко мне особенно, хотя мы не были лично знакомы. Но его настроение для местного партийного и государственного аппарата было сигналом к действию.
Предчувствие, что успехи «Алдана» до добра не доведут, не обмануло меня.
По указанию обкома в 1970 году следственные органы возбудили уголовное дело. Не против нашей артели, а исключительно против ее председателя, обвиняя в делах, которые я даже не сразу взял в толк. Речь шла о том, что во время организации артели, в период бесконечных перелетов в Москву, Алдан, Иркутск, Магадан, Якутск я тратил на авиабилеты, проживание в гостинице, телефонные переговоры свои деньги, которые впоследствии артель мне вернула. Разумеется, по решению общего собрания. Какие-то билеты затерялись, я их к оплате не предъявлял, но два билета сохранились, их-то и оплатила артель. Следователю, занявшемуся этим делом, трудно было понять, почему оплачивались проездные документы за тот период, когда артель еще не существовала. Как указывалось в материалах дела, я «таким образом, мошенническим путем получил 421 рубль и обратил в свою пользу». При этом никому не приходило в голову хотя бы поставить рядом другую цифру — за первые два алданских года артель дала более трех тонн золота. Это согласитесь, несколько превышает стоимость трех-четырех перелетов, оплаты гостиничных номеров, звонков в другие города.
Следствие шло в течение года.
Хотя руководство «Союззолота» разъясняло многолетнюю практику артелей: было принято оплачивать все фактические предварительные расходы по организации производства, убедить дознавателей было невозможно. Была установка — обезглавить артель. Шли бесконечные допросы, дело разрасталось. Меня спрашивали, почему техника в нашей артели расходует за промывочный сезон столько-то дизельного топлива, в то время как на других предприятиях сжигают другое количество. Для них перерасходовать означало «украсть». Я не знал, как еще объяснить, что у нас та же техника работает по совершенно другой схеме.
Один из работников прокуратуры сказал следователю Алданского РОВД Александрову, который вел мое дело: «Ты же видишь — ничего нет…» Тот вспылил: «Тебе легко говорить, а у меня квартиры нет, двое детей, зима на носу! Не закончишь, сказали, выгоним…» Ну, чем я мог помочь следователю Александрову?
Однажды в кабинет Александрова, когда он меня допрашивал, вошел прокурор из Якутска И. П. Шадрин. Хотя пришедший кривил рот в улыбке, ничего хорошего ждать не приходилось. Он прищурил узкие глаза, лицо стало похоже на круглый, без единого пятнышка, блин: «Ну, на этот лаз, Туманов, вы не выклутитесь!» Я посмотрел на него, тоже прищурился и с таким же якутским акцентом ответил: «На этот лаз я тозе выклучусь!»
Шадрин передразнивания не забыл.
Много лет спустя из Якутии в Москву прилетел прокурор Алданского района Георгий Михайлович Стручков. Он разыскал меня и рассказал мне и моим друзьям, что на самом деле происходило в 1970 году. Во времена, о которых речь, возник конфликт между Министерством цветной металлургии и Якутским обкомом партии. На одной из партийных конференций Г. И. Чиряев резко отозвался о старателях, в том числе обо мне. Республиканская прокуратура уловила, чего хотелось партийному руководству. В Алдан поступило указание найти предлог для возбуждения уголовного дела, чтобы артель расформировать, а председателя посадить. С тех пор, куда бы я ни направлялся, даже в отпуск к семье в Пятигорск, за мной повсюду следовали агенты наблюдения. Эту операцию возглавлял министр МВД Якутии генерал-майор Н. Ф. Познухов, а в республиканской прокуратуре — И. П. Шадрин.
