«Людишки, подлая слизь!» — злобно подумал генерал, всё же поднимая бинокль.
Офицер, ожидая ответа, стоял, вытянувшись, держа руку под козырек
— Ступайте! — справившись с сердцебиением, неопределенно приказал Нилов, ничего не увидев в бинокль, кроме мутного белесого пятна;, в поле которого что-то чернело.
Лощина засыпала.
Смолкли пушки. Угас прожектор, освещавший место прорыва. Лишь вспыхивали ракеты, электрически-белые шарики, высоко взлетавшие в черное небо. Изредка пощелкивали винтовки. Это немецкие часовые обстреливали серые бугорки уцелевших солдат. 6-й роты, возвращавшихся в окопы.
Опять, уже неторопливо, к начальникам подошел артиллерийский офицер и сообщил, что в ходе сообщения убит осколком гранаты подполковник Звягин.
Командир полка снял папаху и перекрестился:
— Царство ему небесное!
— Жив ли командир роты? — спросил Нилов.
— Еще нет полных сведений о потерях роты, ваше превосходительство, — ответил офицер. — Из штаба полка сообщают, что 6-я рота постепенно сползается в окопы по всему участку батальона.
XIV
Нилов спал ночью не хуже, чем всегда, но утром встал угрюмее обычного. Была неприятная необходимость доклада командарму Гурко.
В оперативном отделении, где стоял аппарат прямого провода со штабармом, квартировавшем в Луцке, — в этот ранний час еще никого не было.
Генштабисты вставали поздно.
«Не зря встал в такую рань, — подумал адъютант, уже изучивший характер патрона. — Разговор будет неприятный, не хочет свидетелей».
И спросил:
— Мне остаться или прикажете выйти, ваше превосходительство?
— Можете остаться, — ответил Нилов, угадав мысль офицера, вызвавшую этот вопрос. Адъютанту комкор доверял.
Генерал надавил рычажок вызова. Желтый лакированный ящик заунывно запел:
— У-гу-гу… И-гу-гу-гу…
И этот же звук был повторен за тридцать верст, в Луцке, в оперативном отделении штабарма. Нилов, приложив трубку к уху, стал ждать ответа, повернувшись вполоборота к наваленным на столе снимкам немецких окопов, сделанных с нашего аэроплана,
— Что надо? — равнодушно булькнула трубка.
— Я — Нилов. Попросите к телефону командующего армией.
— Сейчас доложу, ваше превосходительство!
Нилов стал ждать, держа трубку правой рукой, а левой переворачивая фотографии. Кто-то тихонько, на узкую щель, приотворил дверь в оперативное отделение. Выглянуло усатое лицо старшего адъютанта штаба по оперативной части полковника Струйского. Офицер прибежал, не успев напиться чаю, предупрежденный денщиком, что комкор пришел в штаб.
Долинский, стоявший у двери, дружески сделал ему страшные глаза, и офицер, мотнув головой, тихонько прикрыл дверь.
— Соединяю с командармом! — звонко сказали в трубку.
— Слушаю! — ответил Нилов и бросил фотографии на стол.
Вслед за этим трубка сказала:
— Да, генерал, я вас слушаю.
Нилов, слегка подавшись вперед и улыбнувшись, начал докладывать:
— Во исполнение вашего приказания, ваше высокопревосходительство, для того, чтобы получить контрольных пленных, шестой ротой Фанагорийского полка был произведен короткий удар. Гренадеры с незабываемой доблестью врезались в проволочные заграждения противника и почти прорвались в его окопы.
— А-а-ах! — зевнула трубка и с надменной хрипотцой сказала, перебив Нилова:
— «Почти» не в счет, генерал. Пленные взяты?
— Пленных нет, ваше высокопревосходительство! — строго ответил Нилов.
— Ну, вот видите! — фыркнула трубка. — А всегда у вас доблесть и всегда незабываемая! Результаты же — ноль!
— Взять пленных оказалось свыше сил человеческих!
— Опять громкие слова! Зачем было тогда посылать роту? Зачем было предавать суду и расстреливать тех пятерых?
— Ваше высокопревосходительство. Отказ от выполнения боевого приказа! Надо же было заставить роту войти в подчинение.
— Эх, генерал! — кашляла трубка. — Всё это так, конечно, но надо проще, проще… Вот гвардейский корпус, например, на буханок ситного приманил австрийца… Кстати, какие потери?
— Один штаб-офицер, один обер и девяносто три штыка.
— Вот видите! Капитан Ярыгин убит?
— Да, видимо, погиб.
— Надо представить его в подполковники. Все-таки пенсия больше семье.
— Он уже представлен, ваше высокопревосходительство!
— Плохо… Даже наградить нечем! Ну, я кончил, генерал… Кстати, чуть не забыл. В Луцк приехал Пуришкевич, я даю завтра обед, обязательно будьте…
— Слушаюсь.
Нилов положил трубку.
Адъютант, стоявший сзади, отставив ногу, вытянулся в струшу и, пропустив вперед не взглянувшего на него генерала, осторожно ступая щеголеватыми сапогами, пошел вслед за ним.
Был морозный солнечный день.
За халупой оперативного отделения, у штабного кипятильника, в ожидании, когда он забурлит, толкалось с чайниками несколько денщиков. Они были в затрапезных куртках, без погон, распоясанные. Увидев командира корпуса, солдаты, забыв о кипятке, бросились за сарай.
— Опять без погон и поясов! — придирчиво заскрипел Нилов. — Поручик Долинский, остановите их.
— Стой! — гаркнул офицер, вырываясь вперед.
Двое солдат успели удрать. Офицер задержал троих.
— Чьи вы?
Солдаты были бледны от страха.
— Прапорщика Стахеева. Полковника Струйского… ротмистра графа Келлера! — лепетали денщики, зная, что им теперь грозит отчисление в полки.
Офицер записал фамилии их господ.
Солдаты таращили глаза и тянулись изо всех сил.
— Ходите, как арестанты, по штабу! — добродушно журил их офицер. — Вот и отправитесь на позицию.
Денщики молчали.
Но когда поручик ушел догонять комкора, весельчак Степка Кольцо, денщик генштабиста Струйского, бросил чайник на землю, плюнул и развел руками:
— Четыре года по штабам мотаюсь, а такого генерала в жизнь не встречал! Рази ж это барин?.. Ну чистый каша-фельдфебель!
— Вот и зафельдфебелит он тебя червей кормить! — проворчал другой, матерясь. — И когда только эта каторга кончится!
XV
Недели через две наштакор, толстопузый, добродушный генерал Арликов, доложил Нилову, что командир полка, сменившего фанагорийцев, запрашивает, как быть с трупами, повисшими на проволоке против окопов одной из рот.
Немцы трупов не убирали для острастки русским. Время зимнее, заразы от них быть не могло.
Командир докладывает, — говорил Арликов, — что мертвецы плохо действуют на психику солдат, понижая боевой дух. Напоминают о неудаче, конечно. В случае наступления — прямой вред.
