Друг о друге браться в эти годы получили лишь отрывочные сведения через третьих лиц. Петр не писал практически совсем из-за того, что получение писем от революционера, продолжающего свою деятельность за границей после побега из русской тюрьмы, никак не облегчило бы судьбу его брата, политического ссыльного. Потом, когда Петр оказался во французской тюрьме, переписка, хотя и очень нерегулярная, возобновилась: двойной контроль русских и французских тюремщиков делал ее, как ни странно, более безопасной. Александр из Томска писал о семье, которую очень любил, о науке, увлечение которой не оставлял никогда. Он сотрудничал в «Томских губернских ведомостях», в газетах «Сибирь», «Восточное обозрение», издававшихся в Иркутске. Много времени посвятил А. Кропоткин организации природного музея в Минусинске. Всю жизнь интересуясь астрономией, опубликовал несколько статей. Их читал и дал высокую оценку директору обсерватории в Стокгольме Юхан Август Гюльтен. Статьи получили одобрение и других специалистов и русских, и зарубежных. Особенно отмечали его способность к широким обобщениям.
Когда Петр Алексеевич приехал в Англию, то сразу же передал через Элизе Реклю, который был в последние годы своего рода посредником в переписке братьев, приглашение Александру переселиться после освобождения в Лондон. Но советовал приехать сначала одному, чтобы устроиться с работой, а потом уже вызвать жену с детьми…
«Туча мрачного горя висела над нашим домиком несколько месяцев, до тех пор, покуда луч света не прорезал ее». Этим лучом было появление в кропоткинской семье дочери, которой дали имя брата - Александра. «Беспомощный крик ребенка затронул в моем сердце новую, неведомую до тех пор струну» 1. Произошло это событие 15 апреля 1887 года.
1Записки, С. 313.
Трагедия Саши заставила Петра снова задуматься о системе наказаний, а по сути мести, утвержденной законом. У Антигосударственника Кропоткин уже не было никаких сомнений в бесчеловечности этой системы. К этому времени он почти закончил книгу-исследование «В русских и французских тюрьмах».
В ней были обобщены еще живые впечатления от знакомства с «образцовой» французской тюрьмой, и давние - петербургские и сибирские. Выходу книги предшествовали публикации в периодике: в журнале «Девятнадцатый век», в газете «Свобода».
Личный материал Кропоткин дополнил новой информацией, почерпнутой из русских газет и журналов. Еще в 1864 году в России был объявлен новый Судебный устав, в основном вполне совпадавший с либеральными юридическими идеями Европы; устанавливался, например, суд присяжных. Но он был введен далеко не во всех губерниях (в трех Сибирских губерниях его учредили только в 1885 году), а там, где был введен, зачастую игнорировался. Множество политических дел рассматривалось в административном порядке, при закрытых дверях. Следствие вели жандармы. И в тех случаях, когда не было ни малейшей возможности осудить даже при помощи давления на суд, объявлялись административные меры: сслыка на 5, 10, 15 лет. Так поступали со всеми, кто имел смелость высказать неодобрение действиям правительства, со всеми «неблагонадежными»: как с рабочими, участвовавшими в стачках, так и с писателями, чьи произведения были признаны «опасными» для общественного спокойствия.
А уж если обстоятельства дела позволяли устроить суд, да еще со смертным приговором, часто никто не знал, где и когда он происходит. И тем более - где и когда приводится в исполнение приговор. Даже последнее утешение осужденных к смерти - публичность казни - у них было отнято. Вешать стали секретно, в стенах тюрьмы.
По официальным данным «население» тюремной России на 1 января 1882 года составляло 95 тысяч человек. А тюрьмы - лишь отражение российской жизни, ее государственной системы. И ничего нельзя изменить, не разрушив эту систему.
Специальная глава книги была посвящена сибирской ссылке - стране изгнания - и названа «Отверженная Россия». За 10 лет, с 1867 по 1876 годы через Урал перевалило не менее 150 тысяч ссыльных. Может быть, и больше: уголовная статистика очень неточна: лишь полвина ссыльных отправлялась в Сибирь по приговору суда, остальные - без всякого суда, по административному распоряжению, по произволу жандармов или местного начальства.
Отдельная глава - о каторге. Каждый год шли по этапу в Сибирь около двух тысяч каторжных. Издевательство над людьми, разрешенное законом, - вот что такое сибирская каторга в царской России. «Наказания, налагаемые на арестантов, целиком зависят от воли управляющего заводом и в большинстве случаев отличаются жестокостью… Плети являются в глазах надсмотрщиков обыкновенной вещью…, а кроме плетей имеется целая шкала очень жестоких наказаний, например, приковка к стене в подземном карцере на целые годы, практикуемая на Акатуе. Нечего и говорить, что управляющий приисками является чем-то вроде самодержавного монарха и что какие-либо жалобы на него - совершенно бесполезны…» 1
1Кропоткни П. А. В русских и французских тюрьмах. СПб, 1906, С. 164.
Очевидно, «достижения» царских тюремщиков были многократно превзойдены в первой половине нашего столетия. Масштабы сталинских репрессий оказались грациозней. Но тогда, в XIX столетии приводившиеся Кропоткиным факты произвели впечатление на Западе. В этом смысле его книга «В русских и французских тюрьмах» вписывается в русскую литературную традицию, прослеживающуюся от «Записок из мертвого дома» Федора Достоевского до «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына.
Кропоткин ставит вопрос о целесообразности тюремного наказания вообще. Тюрьма не исправляет преступника, - считает он, - а лишь сокрушает его физические и особенно нравственные силы; те, кто раз побывал в тюрьме, обычно возвращаются в нее. Но как же быть с преступниками, которые мешают людям жить? Если их не наказывать, значит добровольно приносить в жертву невинных людей?
Кропоткин так отвечает: «В древности был обычай, согласно которому всякая коммуна… считалась… ответственной за каждый противообщественный проступок, совершенный кем бы то ни было из ее членов. Этот древний обычай теперь исчезал, подобно многим хорошим пережиткам старого общинного строя. Но мы снова возвращаемся к нему… начинаем чувствовать, что все общество в значительной мере ответственно за противообщественные поступки, совершенные в его среде. Если на нас ложатся лучи славы гениев нашей эпохи, то мы не свободны и от пятен позора за деяния наших убийц…» 2
2Там же.
Тогда не все в кругах интеллигенции Англии и других стран Европы и Америки доверяли статьям и речам русских политических эмигрантов, считая, что они возводят напраслину на правительство России. Многие больше поверили английскому священнику Ландсделлю, который съездил в Сибирь и ничего плохого в тамошних тюрьмах не обнаружили. Собственно, свою книгу Кропоткин написал как раз в ответ Ландсделлю. В качестве арбитра решил выступить американский писатель Джордж Кеннан. Побывав в России и в Сибири, он издал книгу в США, в предисловии к которой написал: «Я думал, что такие писатели, как Степняк и князь Кропоткин оклеветали русское правительство и систему ссылки, что Сибирь вовсе не такая страшная страна, как это рисовалось американцам». Но то, что увидел и описал Кеннан, лишь утвердило авторитет Кропоткина как свидетеля и исследователя.
