По пути нашей героине встречались разные лица, узнававшие и не узнававшие ее. Например, трактирщик Нейман, окликнувший Алексея: «Кем это ты навьючил экипаж?» Бравый капитан велел ему помалкивать. Или парикмахер императрицы француз Мишель, которого она якобы позвала с собой. Поступок весьма предусмотрительный, если учесть, что Екатерина «не делала туалета». Характерна реакция куафера: он решил, что хозяйку уже арестовали, и его повезут теперь вместе с ней в Сибирь.
Провозглашение
Около 8 часов утра Екатерина прибыла в казармы Измайловского полка. Город уже был взбудоражен. Повсюду за каретой государыни следовали целые толпы. «Сбегаются солдаты, обнимают меня, целуют мне ноги, руки, платье, называют своей спасительницей, — писала императрица Понятовскому. — Двое привели под руки священника с крестом, и вот они начинают приносить мне присягу». Очень быстро к измайловцам присоединились Семеновский и Преображенский полки, затем уже к Казанскому собору явилась Конная гвардия. «Она была в бешеном восторге, плакала, кричала об освобождении Отечества»[478].
Именно здесь, в плотном окружении гвардейских полков, Екатерина и была «выкрикнута» самодержавной государыней. Ни о каком регентстве гвардейцы и слышать не хотели. Присягу принесли императрице, а не великому князю Павлу. По пути к Казанскому собору процессия пополнялась военными и чиновниками, спешившими принести присягу. Молебен вел архиепископ Новгородский Дмитрий (Сеченов), давний сторонник Екатерины, не раз возмущавшийся действиями Петра III. Именно он возгласил во время ектеньи «самодержавную императрицу Екатерину Алексеевну и наследника великого князя Павла Петровича»[479]. Наконец царевич обрел статус, в котором ему отказывал отец.
Вспомним еще раз злополучный дашковский мужской костюм, который якобы помешал княгине принять участие в начале «революции». Этот незначительный эпизод проводит четкую грань между реальными заговорщиками и теми, кто играл в заговор. Наверное, пыльный и усталый Алексей Орлов, полночи скакавший туда и обратно по Петергофской дороге, выглядел не слишком респектабельно. Да и сама Екатерина не сделала «туалета», то есть не умылась и не успела толком причесаться. Шаг, достойный удивления. Императрица, много внимания уделявшая театрализации своих жестов, в решающий момент умела отодвинуть второстепенное ради важного, бутафорское ради настоящего. Только в середине дня, оказавшись в Летнем дворце, наша героиня сумела умыться и переодеться.
Из Казанского собора путь лежал в Зимний. «Я отправилась в Новый Зимний дворец, где Синод и Сенат были в сборе, — писала Екатерина. — Тут на скорую руку составили манифест и присягу. Оттуда я спустилась и обошла войска пешком. Было более 14 000 человек гвардии и полевых полков… Мы держали совет и было решено отправиться со мною во главе в Петергоф, где Петр III должен был обедать»[480]. В письме Понятовскому Екатерина не стала углубляться в вопрос о том, зачем понадобилось составлять «на скорую руку» манифест и присягу. Ведь эти документы уже были тайно отпечатаны Тепловым. Трусоватый и медлительный Теплов не поспел с готовым манифестом в Измайловский полк. Его промедление стало удачей для Екатерины и роковым для тех заговорщиков, которые хотели видеть ее регентшей. После того как вся гвардия признала Екатерину самодержицей, стал необходим новый документ и новый текст присяги.
Манифест — несколько косноязычный на современный вкус — задевал в сердцах подданных самые чувствительные струны: еще немного, и от России осталась бы одна Голштиния. «Всем прямым сынам Отечества, — гласил он. — …Закон наш православный Греческий перво всего восчувствовал свое потрясение… Второе, слава Российская, возведенная на высокую степень своим победоносным оружием… отдана уже действительно в совершенное порабощение; а, между тем, внутренние порядки, составляющие целость всего Нашего Отечества, совсем испровержены». Нарисовав такую малоутешительную картину, составители манифеста от имени императрицы заявляли, что «видев к тому желание всех Наших верноподданных… вступили на Престол Наш Всероссийский самодержавный»[481].
В новый Зимний, наконец, привезли из Летнего дворца маленького наследника, и Екатерина вышла с ним на балкон, показав собравшимся внизу гвардейцам. Считается, что впечатления 28 июня напугали Павла. «Сей ребенок, узнав о предстоящих опасностях своей жизни, проснулся, окруженный солдатами, и пришел в ужас, которого впечатление оставалось в нем на долгое время, — писал Рюльер. — Дядька его Панин, бывший с ним до сей минуты, успокаивал его, взял на руки во всем ночном платье и принес его таким образом матери. Она вынесла его на балкон и показала солдатам и народу. Стечение было бесчисленное, и все прочие полки присоединились к гвардии»[482].
Последние слова нуждаются в уточнении. Единодушие войск, расквартированных в Петербурге, не было полным. Наиболее преданным императрице считался Измаловский. Однако измайловцы уступали старшинство двум первым созданным в России гвардейским полкам — Семеновскому и Преображенскому. Между ними неизбежно должно было начаться соперничество.
Сама Екатерина так описывает присягу Преображенского полка. «Мы направились к Казанской церкви, где я вышла из кареты. Туда прибыл Преображенский полк… Солдаты окружили меня со словами:
— Извините, что мы прибыли последними, наши офицеры арестовали нас, но мы прихватили четверых из них с собой, чтобы доказать вам наше усердие!.. Мы желаем того же, что и наши братья»[483].
Этими офицерами были С. Р. Воронцов, брат Дашковой, П. И. Измайлов, П. П. Воейков, а также поручик Измайловского полка И. П. Озеров. Семен Романович вспоминал, как прискакал в свой полк, едва услышав, что в Семеновском и Измайловском провозглашена Екатерина. Преображенцы уже выстроились перед казармами и готовились выступать. Среди них мелькали агитаторы Бредихин, Баскаков и Барятинский. Воронцов обратился к солдатам, требуя верности присяге. Трое заговорщиков ничего не ответили ему, ухмыляясь и переглядываясь между собой. Зато к Воронцову присоединились капитан Петр Иванович Измайлов и майор Петр Петрович Воейков, вместе они склонили гренадер на сторону императора, и те даже закричали: «Умрем за него!» Воейков повел солдат к Казанскому собору, чтобы воспротивиться приносимой там присяге. Если бы преображенцы послушались его, произошло бы кровавое столкновение. Но, на счастье заговорщиков, сзади к колонне гренадер присоединился князь А. А. Меншиков и крикнул им в спины: «Vivat императрица Екатерина Алексеевна, наша самодержица!» И вдруг вся колонна повторила этот призыв. Воейков бросил шпагу со словами: «Ступайте к черту, канальи, е. м., изменники! Я с вами не буду!» — повернул лошадь и ускакал. А Воронцов кинулся к реке искать лодку, чтобы плыть в Ораниенбаум, предупредить императора, но был схвачен. Его преображенцы привели к собору в числе других арестованных, как доказательство своей преданности новой самодержице[484].
