Я едва не очутился на полу.
— Матвей! Да встань же ты! Посмотри, кто у нас!
Кряхтя от радикулитной боли, к нам с трудом повернулся с когда-то красивой, а теперь скрипучей кушетки старик. Глядя на меня, он вымученно улыбнулся, спросил:
— Стаканчик виски?
— Нет! Нет! Спасибо. Я к вам на секунду — ищу свой отель…
Всерьез или в шутку заговорил он о виски? Судя по «убранству» жилья — нищенство, голь перекатная. Ни мебели, ни приличного постельного белья… Обои висели клочьями, верхний угол под потолком зацвел сыростью.
Хозяйка поднесла стакан вина с кусочком шоколада. Жажда уже давно мучила меня, и я одним махом проглотил божественную влагу. Подумал: «Вот ведь, бедность бедностью, а вкус к жизни, привычка к прекрасному не угасла. В крови это… Очевидно, все-таки в графских генах».
Мне хотелось подольше побыть у этих стариков, явно не обласканных жизнью. Какой поворот в их судьбе привел этих русских аристократов к такому жалкому существованию?..
Но надо было уходить.
— Матвей, может, я провожу Евгения к «Флориде»?
— Нет, провожу его я! — отрезал старик.
Старуха долго снаряжала его «в путь». Потом по темной лестнице, то держась за перила, то опираясь о стенку, выползли мы на улицу.
Я успел спросить:
— Из каких вы Толстых?
Матвей в ответ только смачно, по-русски, выматерился. Потом добавил:
— Горжусь, что во Второй мировой воевал на стороне Сопротивления. — Остановился, отдышался. — Вон! — указал он тростью. — Через два дома и будет ваша «Флорида»…
Швейцар открыл мне дверь. Портье без проявления малейшей любезности небрежно бросил ключ от комнаты и записку. Я сразу прочитал ее: «Мсье Матвеев, помните, что завтра в 10–00 вы представляете „Победу“ в ЮНЕСКО. С вами будет работать моя коллега. Утром зайду попрощаться. Наташа».
Что за черт? Ко всему, что мне пришлось пережить за эту ночь, к тому, что я явно ощущал повышение температуры, еще и эта загадочная писулька! Когда она успела ее оставить? И почему этот официальный тон? Почему другая коллега? Какая другая? А что же сама Натали?..
Но сначала пить! Пить! Пить!.. Открыл в номере холодильник. Господи, и чего там только не было!
Выпил воды. Потом налил себе стакан виски. Принял душ… И в постель — под два одеяла. Хотелось скорее согреться после стольких скитаний под дождем…
Утром одновременно зазвонили будильник и телефон. Спросонья казалось, что они грохочут на весь отель.
Внизу, в кафе, меня уже ждала Натали. Сели за столик. Я не сразу заговорил с ней — что-то мучило меня, я начинал кое о чем догадываться, чувствовал себя в чем-то виноватым…
— Почему в записке сказано «другая коллега»? Почему подпись: «Наташа»?
Она раскурочила упаковочку лекарства, положила передо мной три таблетки:
— Это надо принять сразу. У вас температура… — Очевидно, узнала об этом у портье. — Простите меня… — И заплакала…
— Кто ты?
— Я действительно Наташа… Здесь в Обществе франко-советской дружбы мне иногда дают подработать, сопровождать русские делегации…
— Почему другая коллега? У нас же сегодня еще один день! — занервничал я, уже кое-что понимая… Ну да! Она — русская!
— Нет… Боюсь, что таких дней у меня уже никогда больше не будет…
Наташа имела в виду, что больше никогда ей не дадут работы в Обществе дружбы: ведь она не выполнила ту программу, которая была намечена. И не выполнила по моей вине! Ведь это я отказался от «красивой» жизни, которой и она могла бы пожить в эти два дня. Таскал ее по Парижу, хотел увидеть его изнутри, его «чрево»!
— Будь я проклят! Моя вина!
— Нет, нет, вы тут ни при чем… Вы хороший… вы….
— Но откуда узнали? Значит, за нами кто-то следил?
Наташа молча вытирала нос платочком.
— Наши? — заводился я.
— Вы не приняли свои таблетки. — Она пододвинула бокал с соком.
— Ваши?
Наташа, оставив и этот вопрос без ответа, робко попросила:
— Евгений Семенович! Вы не могли бы оказать мне любезность?
Я был готов сделать все, что угодно, для этого милого, растерянного существа. Мне хотелось взять ее, как котенка, за пазуху, согреть, спрятать от жизненных передряг… Я видел, что живется ей нелегко…
— Смогу, смогу, Наташа, — с готовностью ответил я.
— Позвоните в Москве маме и папе и скажите им, что видели меня… Что я живу хорошо… Скучаю по ним…
— А если родители спросят о муже?
— Так вы же его не видели. Так и скажите. — Наташа вздохнула и доверительно призналась: — Бросил он меня… Когда мы учились вместе в МГУ, он казался мне не просто французом, а персонажем из Дюма… Романтиком!.. Но все оказалось не так… — Она ни с того ни с сего заразительно рассмеялась и помахивая изящным пальчиком в такт словам, стала убеждать меня: — Но я — русская! Я выдюжу! И будут у меня красивые дети!.. Вот увидите!
Наташа вскочила, торопливо надела плащ.
— Пожалуйста, проводите меня из отеля.
На ходу я спросил у нее, что мне надо сделать, чтобы исправить ситуацию, оправдать ее в глазах руководителей Общества франко-советской дружбы.
Она, секунду подумав, сказала:
— Специально ничего не надо. Но… Если к слову придется, скажите, что ваши ночные приключения были вашим желанием…
Я все сделал так, как просила меня милая Наташенька.
Даже родителям наврал, что их дочери живется хорошо.
В детстве мы собирались группками в сумерки в каком-нибудь укромном местечке — на чердаке, под скирдой соломы, в овраге, за оградой разрушенной церкви, а то и на кладбище — и по очереди рассказывали истории из пережитого, прочитанного или во сне увиденного. Но обязательно что-то страшное, смешное, печальное, стыдное… Одним словом, для разгула ребячьей фантазии создавался неоглядный простор.
От страшного мы даже прижимались друг к другу от смешного хохотали, прикрывая рты ладошкой, чтобы никто нас не услышал и не обнаружил, а от печального, случалось, и всхлипывали…
То было в детстве. Случись мне сейчас поведать без преувеличений и домыслов про стыдное, пережитое мной, я рассказал бы следующее…
Однажды, будучи руководителем секции кинематографии в Комиссии по Государственным премиям при Совете Министров РСФСР, я был приглашен вместе с председателем Госкино РСФСР А.Г.Филипповым в отдел культуры ЦК КПСС. Это было мое первое посещение заведения в «ранге» руководителя.
Заведующий сектором кино принял нас радушно, но и подчеркнуто по-деловому: очевидно, он куда-то торопился. Попросил рассказать о работе нашей секции, о том, кто, как он выразился, выходит «на бровку» к финишу, то есть кто реально, по моему мнению, может стать лауреатом Государственной премии.
