Я выскакиваю на середину зала, нож у меня в руке. Баран бросает свой нож и говорит:
— Ты прав, Бабочка, и потому я буду драться с тобой не на ножах, а кулаках, и докажу тебе, что я не трус.
Я даю свой нож Гранде. Около двадцати минут мы деремся, как псы. В конце концов, я одерживаю верх. Баран говорит мне:
— По совести говоря, на островах люди вянут. Я здесь уже пятнадцать лет и за все это время не истратил даже тысячи франков на организацию побега. Просто стыд.
Я возвращаюсь к своей группе. Гранде и Глиани встречают меня криками:
— Ты с ума сошел, затеять ссору со всеми, обидеть всех! Только чудом кто-то из них не выскочил, чтобы начать поножовщину.
— Нет, друзья мои, это не чудо. Если кто-то говорит правду, любой уважающий себя парень из «общества» поддержит его.
— Хорошо, — говорит Глиани, — но знаешь, не слишком увлекайся играми с этим вулканом.
Весь вечер ко мне подходили ребята. Они приближались как бы случайно, разговаривали на отвлеченную тему, а перед уходом говорили:
— Мы с тобой согласны, Пэпи.
Этот случай и определил мое место среди них.
Когда я управляю игрой, количество ссор резко уменьшается, а мои приказы выполняются беспрекословно.
Как я уже сказал, управляющий игрой получает пять процентов выигрыша. Он сидит на скамье, спиной к стене, которая защищает его от потенциального убийцы, на коленях, под одеялом — раскрытый нож. Кругом толпятся обычно сорок, а то и больше, картежников. Очень много арабов. Играют в очень простую игру: друг против друга сидят раздающий и банкир. Проиграв, банкир передает карты своему соседу. Раздающий делит колоду и оставляет себе одну карту. Банкир вытаскивает карту и кладет ее на одеяло. Тогда делают ставку. Играют на половину кассы или на всю. Когда ставки готовы, каждый по очереди вытаскивает одну карту. Карта достоинством в одну из двух карт на столе проигрывает. К примеру, раздающий спрятал даму, а банкир вытащил пятерку. Если он вытягивает даму перед пятеркой, проигрывает раздающий. Если наоборот — он вытаскивает пятерку, проигрывает банкир. Управляющий игрой должен знать, кто сколько поставил и на кого: на банкира или раздающего, чтобы потом правильно поделить деньги. Это не так просто. Надо защищать слабых от сильных, которые всегда стремятся использовать свою силу. Когда управляющий принимает решение по какому-либо спорному вопросу, его решение принимается беспрекословно.
Сегодня ночью был убит итальянец по имени Карлино. Он жил с одним молодым парнем как с женой. Работали они в саду. Он знал, наверно, что его жизни угрожает опасность и потому, когда спал, заставлял «жену» сторожить его. Под гамаком они нагромоздили гору пустых банок, полагая, что никто не сумеет к ним бесшумно приблизиться. И все-таки, он был убит. Его предсмертный крик сопровождался шумом раскиданных банок.
Гранде управлял «марсельской игрой», и вокруг него собралось более тридцати игроков. Я стоял невдалеке от них и с кем-то разговаривал. Крики и грохот банок прервали игру.
Слово берет Гранде:
— Никто ничего не слышал. И ты тоже, малыш, — говорит он другу Карлино. — Завтра утром ты «обнаружишь», что он умер.
К черту! Игра возобновляется. Картежники снова кричат, будто ничего не случилось: «Дели!», «Нет, банкир»…
Я с нетерпением жду момента, когда стражники обнаружат убийство. После второго звонка ответственный говорит надзирателю, сопровождающему раздатчика кофе, что убили человека.
— Кого?
— Карлино.
— Хорошо.
Через десять минут появляются шесть тюремщиков:
— Где мертвый?
— Здесь.
Из спины Карлино вытаскивают кинжал. Главный надзиратель держит в руке кинжал, обагренный кровью, и говорит:
— Все на перекличку. Сегодня больных нет.
Все выходят на утреннюю перекличку, на которой, ввиду важности момента, присутствуют коменданты и главные надзиратели. Каждого вызывают по имени. Когда доходят до Карлино, отвечает ответственный:
— Умер ночью, отнесен в морг.
Комендант поднимает кинжал и спрашивает:
— Кому-нибудь знаком этот нож?
Никто не отвечает.
— Кто-нибудь видел убийцу?
Абсолютная тишина.
— Никто, как обычно, ничего не знает. Пусть каждый из вас пройдет передо мной с протянутыми руками, а потом отправляйтесь на работу. Всегда, — говорит надзиратель, — одно и то же — невозможно выявить убийцу.
— Договорились, — говорит комендант. — Сохраните нож и привяжите к нему записку, чтобы было ясно, что этим ножом был убит Карлино.
Это все. Я возвращаюсь в «берлогу» и ложусь спать, так как всю ночь не мог сомкнуть глаз. Засыпая, думаю о том, что жизнь заключенного ничего не стоит. Даже после такого подлого убийства жаль усилий, чтобы найти убийцу.
Я решил приступить к работе по уборке в понедельник. В 4.30 выйду с напарником чистить унитазы в нашем здании, которые, согласно правилам, нужно опорожнять в море. Однако, мы опорожняем унитазы в канал, ведущий к морю, а потом промываем их морской водой, которую привозит в огромной бочке погонщик мулов. За доставку воды мы платим вознице — симпатичному негру из Мартиники — двадцать франков в день. Это работа довольно тяжелая, и в первый день у меня сильно болят суставы. Мой напарник готов помочь мне, но Глиани предупредил меня, что это очень опасный парень; на островах он успел совершить семь убийств, а устраивается он продажей дерьма садовникам, которым нужны удобрения. Понятно, что в этом деле ему нужен помощник, и в этой роли приходится выступать мне. Это серьезное преступление, так как может стать причиной эпидемии дизентерии на острове. Я решаю уговорить его когда-нибудь отказаться от этого занятия, хотя ясно, что мне придется возместить ему убытки.
После чистки клозетов я принимаю душ, надеваю шорты и отправляюсь ловить рыбу. Благодаря Шапару, у меня вдоволь удочек и крючков. Я возвращаюсь всегда с карпами, и почти всегда меня окликает по имени одна из жен надзирателей.
— Бабочка, продай мне карпов!
— Ты больна?
— Нет.
— Твой ребенок болен?
— Нет.
— Тогда не продам тебе рыбу.
Я ловлю достаточно рыбы, чтобы поделиться ею со своими товарищами. Иногда меняю рыбу на хлеб, овощи и фрукты. В группе мы едим рыбу по меньшей мере раз в день. Однажды, когда я проходил с дюжиной раков и семью или восемью килограммами карпов мимо дома коменданта Берро, ко мне обратилась его жена:
— Ты неплохо нарыбачил, Бабочка. Жаль, что ты не продаешь рыбу. Мой муж говорит, что ты отказываешься продавать ее женам надзирателей.
— Это верно, госпожа. Но вы — другое дело.
