Ехавший со мной офицер генерального штаба сказал:
— Вот русские мужики недовольны своей жизнью, а если бы они посмотрели, как живут румынские, то убедились бы, что по сравнению с румынским мужиком русский живет крезом.
— А чем вы объясняете, господин полковник, такое резкое различие между русской и румынской деревней?
— Русская деревня больше пятидесяти лет как стала свободной, а в Румынии до сих пор сохранились феодальные отношения с помещиками, и крестьяне здесь находятся на самой низшей ступени развития.
— Ну, в этом отношении и у нас не все благополучно. Если нет формального феодализма, то по существу он сохранился. Достаточно вам напомнить фразу чеховской пьесы, что мужику куренка некуда выпустить.
— Есть, конечно, такие отношения и в России, но, повторяю, русский мужик значительно богаче и значительно свободнее, чем румынский.
Батушаны — небольшой городок, утопающий в зелени. По своей архитектуре здания совершенно не походят на здания подобных русских городов. Значительно красивее.
Я направился в армейский комитет, помещающийся в военных казармах. Налицо был лишь один дежурный член, солдат, эсер.
Узнав о цели моего прихода и о том, что я являюсь уполномоченным культурно-просветительного отдела военного министерства, он добродушно рассмеялся:
— Поздно хватилось военное министерство просвещать солдат. Большевики достаточно просветили. Идиотство думать, что сейчас можно ставить какую-то культурно-просветительную работу. Солдаты только о том и думают, как бы скорее бросить винтовку и отправиться домой. Приказы по радио и воззвания о том, чтобы вести непосредственно мирные переговоры, окончательно добили фронт.
— Меня информировали в штабе фронта, — сказал я, — что положение в армии устойчивое. Армейские комитеты работают беспрерывно, солдаты их слушаются, и ни о каких демобилизационных настроениях и речи, якобы, нет.
— Сволочь там в Яссах сидит. В каждой дивизии столкновения с командным составом. Наших распоряжений не слушают. Большевики точно из-под земли вынырнули. Нет ни одной роты, в которой не оказалось бы теперь большевика. Их только в штабе армии нет да во фронтовом комитете. Нет армии, позиции нет, сплошное братание.
— Если положение таково, — говорю я, — то почему вы не ставите вопроса о принятии мер к немедленному заключению мира?
— Ни армейские штабы, ни лидеры наши не понимают этого. Они питаются благодушными сводками из штабов.
— А как комсостав ваш настроен?
— Как в Февральскую революцию относились к эсерам и к революции вообще, так теперь относятся к большевикам и к максималистам.
Во время разговора в комнату вошло несколько солдат, прибывших из частей.
— Товарищ Андреев, — обратились они к дежурному члену комитета, — у нас чорт знает что делается. Штаб дивизии арестовывает большевиков, и не только большевиков, но и всякого, кто заявит о том, что пора кончать войну. Артиллеристы стреляют по братающимся нашим цепям.
— Солдаты-артиллеристы? — спросил я.
— А кто ж их знает. Говорят, что не столько солдаты сколько офицеры.
— А чего же вы их не возьмете в оборот?
— Вот видишь, товарищ, — обратился ко мне Андреев, — а ты тут с культурно-просветительной работой.
— А где Керенский? — обратился один из солдат к Андрееву.
— А чорт его знает! Сбежал, сволочь…
— Так ведь он ваш вождь. Соловьем разливался: «единение с союзниками», «война до победного конца», «ждите Учредительного собрания».
— Мы, товарищи, на Керенского не ориентируемся, — заявил Андреев, — Керенский сыграл свою роль. Он был хорош во время Февральской революции, а потом продался буржуазии. Если бы раньше Керенского, по шапке турнули, то может быть теперь уж демократическая республика была бы. Я не знаю, верно ли — продолжал Андреев, — но сдается мне, что выступление Корнилова было не без его участия.
— Конечно заодно, — подтвердили солдаты. — Ясное дело, как это мог выступить Корнилов, не рассчитывая на поддержку. Эх, попади они к нам, разделались бы с ними!
— Ну, уж теперь он не попадется. Если смог 25 октября удрать, то теперь рассчитывать на его возвращение трудно.
«Да, действительно, опоздал с насаждением библиотечной сети», — подумал я и, распростившись с Андреевым, отправился к ожидавшему меня автомобилю.
* * *
Курдюмов, как избранный в члены крестьянской секции Всероссийского совета, собирается уезжать в Петроград. Решил проводить товарища. Вечером Курдюмов, Антонов, я и Свешников пошли в кафе, в котором по вечерам пиво.
Кафе до отказа набито посетителями, среди которых нет ни одного офицера. За соседним с нами столиком помещается группа солдат, один из них с четырьмя георгиевскими крестами и медалями. Он с таинственным видом шопотом рассказывал что-то своим собеседникам, при этом несколько раз осторожно оглядывался в нашу сторону.
Услышав наш разговор о Петрограде, о моей поездке в Батушаны, об отъезде Курдюмова, солдат — георгиевский кавалер — сделал несколько попыток вмешаться в наш разговор. К концу вечера, когда в зале уже порядком поредело, казак подошел к нашему столику и, наклоняясь близко к нам, произнес:
— А ведь Лавра Григорьевич спасся!
— Какой Лавра Григорьевич? — недоумевающе посмотрел я.
— Корнилов, — шопотом произнес казак. — Убежал. Сейчас на Дону. Можно мне сказать вам несколько слов? — продолжал так же таинственно казак.
Мы заинтересованно кивнули головой.
— На Дону Лавр Григорьевич собирает армию, чтобы пойти против большевиков. Он разослал во все гарнизоны и города своих людей для записи желающих служить в его армии, притом принимает только офицеров и казаков. Разрешите мне с вами по этому поводу поговорить. — Оглянувшись по сторонам, казак еще более приблизил свое лицо к нашим: — Моя квартира при комендатуре штаба фронта. Может зайдете?
Я толкнул ногой Курдюмова.
— Зайдем, — сказал Курдюмов. — А когда?
— Да хотя бы сегодня.
— Сегодня уже поздно. Завтра с утра.
— Только пораньше. Мы с вами сможем и документ соорудить, чтобы спокойно добраться до Дона. Так я жду вас.
С этими словами казак вернулся к своему столику.
Мы продолжали вести начатый разговор, не желая показать казаку отрицательное к нему отношение. Вернувшись в номер, собрали живущих в предоставленных номерах членов Румкомкреста, рассказали им о разговоре с казаком.
— Застрелить надо сукина сына! — заговорил первый Дементьев. — Сволочь, открыто вербует монархическую армию!
— Как ты его застрелишь, когда он живет при комендатуре штаба? — сказал Курдюмов. — А вот Румчерод об этом осведомить надо.
