«Прекрасная трагическая история оказалась по-советски сконструированной полуправдой. Об этом я сказал в своем выступлении на обсуждении фильма в Белом зале Дома кино 27 мая 2008 года. Выступление мое оказалось совсем не в унисон предшествующим комплиментарным репликам. Кажется, аудитория после него разделилась. По-видимому, я вызвал к себе острую неприязнь творцов фильма.
…История, которая могла бы стать очистительным уроком для нашего ксенофобского общества, стала очередным слащавым мифотворчеством…».
Летняя круговерть центра сегодняшней Москвы… Тысячи машин и пешеходов обтекают небольшой сквер на Самотеке. На невысоком постаменте – гранит, бронза – потемневший от дождей бюст работы Кербеля – подполковник со множеством медалей и двумя звездами Героя… Из черной машины, въехавшей прямо на дорожку, выбирается с помощью жены и водителя седой генерал-полковник на костылях в белоснежном кителе. В стык идут памятные кадры из ленты «В бой идут одни старики» – Виталий Попков, прототип главного героя картины. Оглядываются идущие мимо парень с девушкой на присевшего на лавочку генерала – да не может быть, неужто тот, кому памятник.
– …Он воевал на Халхин-Голе, воевал на Хасане… воевал в Испании, в Финляндии… прошел не одну войну… У нас в полку он пробыл неделю и действительно сбил семь самолетов противника, – рассказывает Попков. – Когда мы встречаемся с ним сейчас… когда он переходит, так сказать… и начинает множить количество… я говорю… Ваня… Иван Евграфович… Он показал нам строгую вертикаль, и эта вертикаль так много спасла жизней летчикам. мне заходил «мессер» в хвост, мне ничего не оставалось, я переводил на вертикаль самолет… вот только за это я б ему дал вторую, а, может, и третью звезду Героя… он достоин этого.
Тот летний съемочный день с генералом на московском бульваре запомнился, и я рад, что он был. Помню, подталкиваю режиссера, глазами показывая на кончик форменного галстука – сними наезд: там на уголке написано было – «Россия». Умер недавно знаменитый генерал, похоронили.
Работать в телекомпании Каллера, третирующего окружающих, становилось все труднее – ушла девушка шеф-редактор, два видеоинженера; он, как мне казалось, стал искать поводы для противостояния со мной, и поэтому редкий случай, когда удавалось, отвлекаясь от ежедневной текучки, заняться творчеством, давал хоть какое-то отдохновение, просто грел душу.
Тем более что картину эту мы делами с талантливым человеком Мишей Масленниковым, режиссером, пришедшим к нам буквально с улицы, по объявлению. Профессионал, член Союза, он по характеру был и есть, что называется, «творческий разгильдяй», к тому же, как выяснилось, не чурающийся главного способа расслабления русского человека. Неприспособленный к нашим офисным порядкам, не умеющий говорить исключительно по теме, ценя время начальства, он, как я понял, имел непростую творческую, да и личную жизнь. Отстаивать его каждый раз перед Каллером было непросто. Ощущая творческий потенциал Миши, я делал это и думаю, не ошибся.
Каллер выгнал его, велел забрать трудовую книжку сразу, как ушел я. Только года через три, понимая, что никто не сделает так, как Миша, все же попросил того однажды снять небольшой фильм для канала «Культура». Миша – добрая душа – снял…
… У меня «душа лежала» к одному из продюсерских проектов Каллера. Речь шла о телецикле несколько претенциозно названном «Чужие здесь не ходят». Задумка сама по себе была весьма оригинальна – рассказать о частной жизни иностранного посольства из числа аккредитованных в Москве, о самом После как о человеке, его семье, увлечениях. Такой замысел требовал серьезной подготовительной работы, и Каллер специально оплачивал пенсионных лет даму, задача которой заключалась в ежедневных переговорах с представителями сразу нескольких дипмиссий о возможности съемок. На большом листе она скрупулезно помечала ответы каждого представительства – письмо на рассмотрении, перезвонить такого-то числа, позвонить только ближе к лету, посол в отпуске, посольство согласовывает вопрос со своим МИДом и так далее… Хотя в титрах для солидности и было написано, что цикл создается «в сотрудничестве с УПДК МИД РФ», на практике, в лучшем случае, мидовцы могли сообщить лишь имевшиеся у них исторические данные на московский особняк, переданный дипломатам. В конечном итоге получалось, что одно или два посольства – от Австралии до Японии – в месяц все-таки давали свое согласие, убежденные навязчивостью Ирмы Абрамовны и отредактированным мною письмом – обращением принять съемочную группу компании. На некоторые съемки вместе с группой ездил сам Каллер, страстно коллекционировавший визитки высокопоставленных лиц. Иногда для контроля и из любопытства ехал и я. К сожалению, снятые картины демонстрировались лишь на канале «Столица», который могли принимать даже не во всяком посольстве в самой Москве. Поскольку Каллер не говорил ни на каком языке, мое присутствие иногда оказывалось весьма кстати. Иногда у меня успевали даже завязаться отношения не совсем формальные, как случилось с Послом Ирландии Дж. А. Харманом. В большой светлой гостиной посольства они с супругой художницей наперебой рассказывали историю «усыновления» дремлющей в мягком кресле когда-то больной русской кошки, подобранной парой на московском рынке… Посол пригласил меня на гостевую трибуну, устанавливаемую в центре Калининского проспекта в марте в ежегодный праздник Дня Святого Патрика. Я поехал. Пройти к ней, как выяснилось, можно было только миновав несколько кордонов милиции, начинающихся еще от станции метро.
В этот день по перекрытому для движения центральному проспекту столицы дефилировали колонны музыкантов и исполнителей под национальную музыку с эмблемами – зелеными трилистниками. На трибуне собирались почетные гости, непременно кто-то из высших чиновников мэрии. За трибуной на асфальте была развернута длинная палатка, где приглашенным раздавали сэндвичи и наливали горячий чай или кофе. Мне было интересно, до тех пор это действо я видел только в вечерних выпусках новостей.
Хуже обстояло дело, когда от имени компании на съемки ринулся какой-то малограмотный дальний родственник Каллера, которого он принял к себе на роль режиссера. Дело в том, что само построение ленты цикла предполагало ответы Посла на закадровые вопросы, которые инициировал обычно режиссер, выступающий и как автор сценария. В «объективке» – краткой биографии Чрезвычайного и Полномочного Посла, которую представило Посольство Исландии еще до съемок, в данном случае было указано, что он холост. Высокий улыбающийся Бенедикт Асгейрссон, лет сорока пяти, приветливо принявший нашу группу в особнячке в Хлебном переулке Москвы, хорошо говорил по-русски. И этот наш «режиссер», пять минут назад познакомившийся с дипломатом, сразу после того, как комнату, где велась съемка, согласовав с послом какую-то срочную бумагу, покинула дородная сотрудница канцелярии, запросто подмигнул послу:
