Закравшиеся в чащу сумерки заставили Игоря вести роту обратно к Жезлову прежним путем — нельзя было с тяжелоранеными ехать ночью по лесному бездорожью.
По шоссе днем промчались несколько километров вихрем, не встретив ни танков, ни артиллерии противника. Повезет ли сейчас?
Майор, принявший на себя командование остатками полка, согласился с Мальгиным: прорвемся!
Двигались рассредоточенно. «Тридцатьчетверки» шли повзводно: один впереди, два позади грузовиков с ранеными. Замыкали походный строй уцелевшие четыре БТ. «Безлошадные» танкисты, потерявшие в лесном бою свои машины, заняли места десантников на широких спинах «тридцатьчетверок», кто с карабинами своими, кто с трофейными автоматами.
И как раз в том месте, где надо было сворачивать с лесного проселка на шоссе, разведчики, двигавшиеся впереди, увидели выползающие из-за поворота немецкие танки. До них было еще неблизко — метров восемьсот, но разведчиков тотчас заметили ехавшие в голове колонны мотоциклисты.
Завязалась перестрелка.
А танки приближались. Они шли на близкой друг от друга дистанции, не увеличивая и не уменьшая скорости, должно быть, немецкие танкисты не придали особого значения стрельбе впереди. Сорвавшиеся с шоссе мотоциклисты и автоматный огонь на опушке могли означать всего лишь стычку с какой-то отступающей группкой русских. Такие перестрелки возникали в этот день часто, и вмешательства танков ни разу не потребовалось.
Услышав выстрелы, Игорь остановил свои танки, пробежал вперед и увидел на шоссе Т-3. От той немецкой машины, которой он полгода назад управлял на заводском полигоне, эти отличались удлиненными пушечными стволами большего калибра, но все еще уступающими вооружению «тридцатьчетверки». «До нашей пушки вам далеко», — подумал Мальгин, и только подумал, как на повороте шоссе, во главе колонны крытых автомобилей с большими колесами, показался другой, более приземистый танк — его снимок Игорь как-то видел в немецком журнале.
— Т-4, — сказал он подошедшему майору. — За ним — радийные и штабные машины… Высокое начальство…
У майора и Мальгина оставались считанные минуты, чтобы решить, навязать ли врагу, пока он катит по-парадному, бой или возвращаться в темную чащу, подальше от опушки, где мотоциклисты, оттесняемые разведчиками, заметили их танки. Но они были уверены: кто-то из начальства в штабных машинах немедленно вызовет сюда новые силы — истребить отряд.
— Атакуем?.. — спросил Игорь. Он не мог не спросить старшего по званию и возрасту товарища, вместе с которым отвечал за отряд и его действия.
— Атакуем, — решил майор.
Мотоциклисты отступили к шоссе. Сейчас они сообщат о замеченных танках, весть передадут по рации, и тогда… Надо было опередить врага любой ценой. По приказу майора все «тридцатьчетверки» и БТ заняли исходные позиции в линию на опушке. На правом фланге — танк Игоря, на левом, возле оврага, тянувшегося от шоссе в глубь леса, — еще пригодные для действия из засад БТ. Их экипажам майор приказал: не раскрывать себя ни огнем, ни движением, но если немецкие танки попытаются оврагом пробраться в лес, обстрелять их из пушек и задержать до появления «тридцатьчетверок». Другим экипажам по сигналу красной ракетой сделать два прицельных выстрела с места каждому в свой, заранее намеченный Т-3 и ринуться к шоссе.
Первый снаряд «тридцатьчетверки» Игоря разорвал гусеницу замыкающей машины, второй пробил борт и, должно быть, угодил в топливные баки.
Этот воспламенившийся Т-3 и увидел Гудериан, выскочив из командирского Т-4. Силу и меткость русской пушки Гудериан сумел оценить по единственному снаряду, выпущенному с ходу в его сторону и заставившему рассыпаться только что стройную колонну машин, а его, генерал-полковника, наглотаться русской земли.
«Тридцатьчетверка» устремилась бы вслед за этим снарядом, и кто знает, возможно, полегли бы здесь в первый же день войны Гудериан и его штабисты, если б Игорь не заметил в смотровом приборе опасность левому флангу. В тыл «бетушкам» зашел и бил по ним из пушки в упор вражеский танк, а еще три двигались в том же направлении от шоссе к опушке леса над оврагом. «БТ погибнут, если не поспеть…» И Игорь кинулся из башни вниз, решив сменить своего механика-водителя.
— Наверх! — приказал он ему. — Сигнальте экипажам: отрезать три машины от четвертой, стрелять с ближних дистанций.
Игорь потянул рычаг, развернул «тридцатьчетверку», помчал ее к оврагу. Он клял себя последними словами: не предвидел маневра врага, занялся хвостом колонны, а голову оставил, и она истребляет беспомощные «бетушки»…
Пока Мальгин сокращал расстояние, заряжающий выпустил несколько снарядов в тот Т-3, что был у оврага, но ни один не попал в цель. «Тридцатьчетверку» кидало вверх и вниз, и деревья закрывали Т-3, не давали метко выстрелить.
До танка на опушке оставалось метров семьсот, когда тот лениво и сыто, как обожравшийся боров, повернулся лбом к «тридцатьчетверке» и спокойно стал наводить на нее пушечный ствол. «Не по зубам!» — подумал Мальгин. Он знал по заводским испытаниям, что снаряд Т-3 не возьмет ни лобовой, ни башенной брони Т-34, а борт он немцу не подставит!
Снаряд стукнул по покатой башне и, срикошетив, оставил в броне бороздку. Ответный снаряд, пущенный с ходу, пролетел мимо тронувшегося с места немецкого танка. Машины быстро сближались, времени для заряжания не оставалось, и тут Игорь скомандовал:
— Пушку вверх! Иду на таран!
Должно быть, и за рычагами Т-3 сидел смелый, испытанный водитель. Игорь ощутил это по равномерному нарастанию скорости, строго прямой линии движения и по тому еще, что, на мгновение позже подняв ствол своей пушки, немец принял этим вызов на таран. «Вишь! — подумал о противнике Мальгин. — Уверен, что я отверну, что врежешься в мой борт или корму… Не знаешь тридцатьчетверочки, а я твою знаю… Красиво идешь на смерть, фашист…»
Машины жадно глотали разделяющие метры — их почти не оставалось. Мальгин приготовился чуточку посильнее взять на себя правый рычаг, чтобы удар лобовой брони «тридцатьчетверки» пришелся не под прямым, а под острым углом. Но тут нервы немца не выдержали, он круто отвернул на последних метрах, надеясь проскочить, избежать тарана, и на какую-то долю секунды опоздал — удар двадцати шести тонн летящей советской брони пришелся по корме Т-3.
То, что рота возвратилась из двух схваток почти без потерь, приободрило Фрола Жезлова, а в полночь пробился наконец радиоголос штаба дивизии. Комдив благодарил за успешные бои и приказывал, пока темно, передислоцировать полк в леса восточнее Белостока.
