фаворитом, считался противником Хрущева, который его постоянно третировал. ВДНХ-59 была использована против Максарева следующим весьма примитивным образом.
Гвоздем выставки был павильон «Радиоэлектроника», переделанный из старомодного павильона в здание из стекла и алюминия. Такое здание было в Москве в новинку. Одним из экспонатов нового павильона было давно снятое с вооружения радиолокационное оборудование, которое будто бы (я не уверен даже и в этом) использовалось для обнаружения косяков рыб советским рыболовным флотом. Надо знать советскую секретность, чтобы понимать, что если кто-то и решил передать в 1959 году на открытую выставку устаревшую военную аппаратуру, то она, наверное, была не новее 48 — 49-го года. Когда Хрущев вместе со свитой вошел в «Радиоэлектронику», в одно из его ушей (со стороны ли Козлова, со стороны ли Кириченко) ему, видимо, шепнули, что рыболовецкая аппаратура является новейшим советским вооружением, которое по злостному недосмотру Максарева готовы показать многочисленным шпионам, коими Москва просто кишела. На стенде была выставлена даже не аппаратура, а лишь ее макет со схематическим изображением принципа обнаружения рыбы. Быть может, дело было даже не в ушах, а просто Хрущев заранее искал повода расправиться с неугодным Максаревым, и вся история с косяками была дворцовой интригой. Хрущев яростно набросился на него за выдачу государственных тайн. Павильон закрыли и два часа убирали стенд, скрывая его следы. Максарев же предпочел удалиться.
Когда начался банкет, Хрущев вдруг вспомнил о Максареве: «Где этот старый мудак?» Максарев был высоким худощавым мужчиной, уже седым, но не таким уж старым. Вообще, он напоминал Барнаби Джонса, игравшего на американском телевидении частного детектива, много, правда, проигрывая Барнаби как в личном обаянии, так и в интеллектуальных способностях.
Богданов носился по выставке как угорелый, спрашивая встречного и поперечного, где Юрий Евгеньевич. Наконец, нашелся кто-то, сообщивший Богданову, что видел Юрия Евгеньевича в дальнем туалете ВДНХ. ВДНХ же занимала огромную территорию бывшего имения графов Шереметьевых, рядом с Останкинским парком.
Вскоре Максарев предстал перед Хрущевым и его собутыльниками. Ему не предложили даже сесть, и Хрущев понес его матом. Через несколько дней Максарева еще раз понизили. На сей раз его сделали председателем Комитета по делам изобретений, на этом посту он пребывал до недавней своей смерти, пережив Хрущева, но не пережив Брежнева.
Но торжествовать победу было рано — предстояло вынести дополнительное серьезное испытание. К пульту подошло еще несколько человек. Двух из них я знал по фотографиям. Это были тогдашний первый секретарь МК партии и секретарь ЦК Владимир Устинов [29] и председатель Мосгорисполкома Бобровников. Внешне они составляли полную противоположность: брахицефал Устинов и долихоцефал Бобровников.
У Устинова было жесткое и неприятное лицо, в то время как Бобровников был воплощенным добродушием.
Устинов по-хозяйски подошел к аппаратам и включил английский клавиш. Русский он резонно не нажимал. Левитана и так было слышно. Однако прошла минута, и Устинов недовольно спросил:
— А почему нет звука?
— Сейчас будет, — уверенно обнадежил я Устинова. — Английский текст короче русского, и он начинается позже.
Но прошла минута, а английского не было... Не было также французского и немецкого. Только Левитан говорил как ни в чем не бывало.
— Где звук? — злобно наседал Устинов.
Я заметался, почуяв неладное.
— Сейчас, сейчас, — бормотал я, полезши под стол, где у меня был внутренний (импровизированный) телефон, соединявший с подвалом, где постоянно находился наладчик Жора, огромный рыжий детина.
Я снял трубку, но ответа не было. Устинов не отходил, выжидающе поглядывая на меня. Спас меня Бобровников (вечное ему спасибо!). Он дернул Устинова за рукав:
— Ты чего привязался? Пошли отсюда! — и увел недовольного Устинова.
Бобровников был потом замешан в крупное дело о взяточничестве с продажами квартир, но после того, как он спас меня от Устинова, я бы не бросил в него камень.
Я метнулся в подвал... и увидел апокалиптическую сцену. Но для того, чтобы ее объяснить, я должен привести несколько технических подробностей. По моему проекту одновременное звуковое сопровождение должно было обеспечиваться четырехдорожечным магнитофоном. Таких магнитофонов тогда еще не было, и по моему заказу была сделана специальная четырехдорожечная магнитная головка. Но Жора и другие ребята не успели наладить усилители, и тогда в отчаянный момент мы решили использовать четыре обычных магнитофона, которые в спешке также не успели включить в схему автоматического управления. В подвале постоянно находился Жора, и как только нажимали основной клавиш пульта, он включал шнуры трех нерусских магнитофонов в розетки, так как русский текст включался автоматически.
Когда Устинов включил главный клавиш, Жора, как обычно, нагнулся, чтобы включить магнитофоны, но бессонная неделя взяла свое: он свалился на стол и мгновенно заснул, свесив руки и ноги по обе стороны стола. Таким я его и застал и с трудом разбудил.
Прошло еще некоторое время, и из банкетного зала неожиданно выскочил официант. «Где у вас тут буфет?» — спросил он. В главном павильоне действительно был небольшой буфет, куда он тут же устремился. Оказывается, руководителям партии и правительства не хватило папирос «Казбек» и спичек. Официанты сделали несколько рейдов в буфет, а тем временем вестибюль Главного павильона начал наполняться необычными людьми. Их было несколько десятков: высокие, солидные, все как один в шляпах. Они сгрудились в несколько групп, отдаленно напоминая «Афинскую школу» Рафаэля. Странным было только то, что у каждого из них на руке был наперевес плащ. Я принял эту группу за министров или замминистров, которым было не по рангу присутствовать на банкете, но которые должны были быть на открытии выставки.
Вскоре дверь банкетного зала распахнулась и оттуда вышел, воинственно жестикулируя, Ворошилов. Было видно, что он заканчивал какой-то неприятный спор, но с моего места я ничего, разумеется, не слышал. За ним показались Хрущев и другие вожди, и среди них Кириченко, облапивший изумительно красивую женщину неопределенного возраста.
Тут же выяснилось, кто были люди из «Афинской школы», они наперегонки бросились подавать плащи вождям. Это были шоферы.
Кремлевская охрана покинула зал, и я перешел в холл, посмотреть, как уезжают руководители партии и правительства.
Около главного павильона с его грандиозной лестницей, напоминавшей в миниатюре знаменитую лестницу из «Броненосца Потемкина», стоял десяток-другой правительственных машин, милиция оцепила не всю территорию выставки, а небольшой квадрат, оставив узкий выезд.
Я очутился рядом с заместителем директора ВДНХ Новаковским. Тут произошло неожиданное. Из толпы зевак, окружавшей квадрат с правительственными машинами, вырвался человек и остановился прямо перед машиной, помахивая конвертом. Произошло минутное замешательство, но дверца машины все же приоткрылась, оттуда высунулась рука и взяла
