Итак, случилось то, что предвидел Шувалов. И прежде у государей рождались незаконные дети, но все делалось «скрытно и благопристойно».
Но Александр явно перестал заботиться о скрытности. Государь все больше времени проводит в снятом для княгини великолепном особняке. И если теперь княгиню привозят в Зимний дворец, то вместе с мальчиком.
В большой романовской семье страшатся уже не на шутку. Новорожденный мальчик явно угрожает наследнику… Но говорить с императором не смеют. Делают это через августейших родственников. Чтобы раз и навсегда покончить с посланиями обеспокоенных родственников, Александр написал письмо сестре Ольге (королеве Вюртембергской): «Она (княгиня Долгорукая. – Э.Р.) предпочла отказаться от всех светских развлечений и удовольствий, столь желанных для девушек в ее годы… и посвятила всю свою жизнь любви и заботам обо мне…».
И далее шло главное – то, что должно было успокоить королевские дома.
«Не вмешиваясь ни в какие дела, несмотря на многие попытки тех, кто бесчестно желал бы пользоваться ее именем, она живет только для меня, занимаясь воспитанием наших детей…»
И все! Никто ни на что не претендует. А все остальное – его частная жизнь.
Но Шувалова это не успокаивает. Он хорошо знает государя: государь помешался на княгине. И что совсем плохо: ненавидящий Шувалова великий князь Константин Николаевич уже познакомился с фавориткой. Грозит возникнуть очень опасный союз.
И глава тайной полиции решил открыто вступить в борьбу с «одалиской».
В это время Шувалов придумал особый тон в отношениях с государем. Подчас грубоватый тон этакого честного служаки, который, не боясь царской немилости, считает долгом резать правду-матку. И к восторгу семьи и камарильи, Шувалов посмел заговорить вслух об опасности «известной ситуации» для престижа государя. Престижа, «который следует так оберегать в нынешнее сложное время». Он позаботился, чтобы все передали государю… Граф решил управлять не только Комитетом министров и тайной полицией, но и личной жизнью монарха. Он попробовал быть истинным Петром IV.
Скандал разыгрался в Эмсе.
На следующий год после рождения сына Катя родила девочку – Ольгу, и теперь в Эмс на воды они ездили все вместе. Это была элегантная пара – уже немолодой эффектный господин с очень молодой дамой и двумя очаровательными крошками. Царь был, конечно, инкогнито, но в Эмсе все отлично знают, кто они…
Тогда дагерротипами увлекалась вся Европа. Хотя вначале (как обычно) многие были против. Например, в Париже поэты объявили фотографию «унижением искусства». Но постепенно привыкли. И король поэтов Бодлер сдался – его сфотографировали… Сделал дагерротип и Виктор Гюго… И даже папа Лев XIII не только снялся, но и в стихах прославил свои впечатления. В России церковь мрачно относилась к фотографии. Духовник отца, священник Баженов сказал: «Бог создал человека по своему подобию, и никакой человеческий аппарат не смеет зафиксировать подобие Бога». Но постепенно тоже привыкли.
В Эмсе Александр захотел сделать их общую фотографию – чтобы «все время видеть перед собой ее лицо». И они отправились в обычное ателье сделать дагерротип, конечно же, анонимно. Чтобы фотография не стала опасной (не выглядела слишком интимной), вместе с ними снялись ее приятельницы – графиня Гендрикова и, конечно же, Вера Шебеко. Вышло прелестно, и он захотел сделать новые оттиски. Но это оказалось невозможно. Выяснилось, что к фотографу пришел граф Шувалов. Граф скупил оттиски и клише и… уничтожил все это! Александр был в ярости. Царь велел передать Шувалову, что тот не имел права это делать.
Как пишет в своих воспоминаниях министр Валуев, Шувалов посмел ответить:
«А я прошу передать Государю, что он, как русский Государь, не имел права делать подобный портрет!»
С этого времени их прежние личные отношения прекратились.
Император начал подыскивать замену. И, конечно, этому обрадовался Костя. И Костя торопил его это сделать. Он все надеялся, что с падением Петра IV закончится весь этот ужасный период.
Шувалов оценил намерения великого князя. И, вероятно, уже тогда начал готовить свой беспощадный ответный удар.
Только ими занимается сейчас Александр. Приехал император Вильгельм. Вместе с дядей Вилли – его престарелый победоносный главнокомандующий, генерал-фельдмаршал Мольтке, победитель Австрии, Дании и Франции. Вечный вояка. Два старца с огромными седыми бакенбардами приехали заключать союз с Александром. Договорились: в случае нападения каждый обязан выставить двести тысяч солдат в помощь другому. Это должно исключить войну в Европе. Точнее, неугодную им войну. К ним должна будет присоединиться Австрия.
Канцлер Горчаков, участвовавший в создании Тройственного союза, только потом поймет, какую длинную игру затеял хитрый Бисмарк… Бисмарк понимал, что как только Россия закончит военную реформу – создаст сильную армию, Александр продолжит дело отца. Будущая русско-турецкая война маячила на политическом горизонте… У Германии не было никаких интересов на Востоке. И Бисмарк не мог здесь умерить аппетиты русского союзника. Но у третьего участника Союза, Австрии, они были. Так что при будущей войне России с Турцией Австрия сможет противодействовать слишком большим успехам России.
Так разыгрывались политиками шахматные партии – в преддверии большой крови.
Но был еще один вопрос, который пришлось обсудить императорам. Почти четверть века назад была революция 1848 года, император Вильгельм увидел тогда обезумевший народ Берлина. Убивали солдат. Заставили его брата – тогдашнего короля Пруссии – обнажить голову и просить прощения перед трупами убитых бунтовщиков. И брат не вынес этого унижения – сошел с ума… Первая в семье Гогенцолернов жертва революционного бунта.
Но теперь после двадцатипятилетнего затишья и Александр, и Вильгельм чувствовали: Европе предстоят великие потрясения, перед которыми померкнут все прежние. Договорились, что начальники полиции обоих государств будут немедля предупреждать друг друга о возможных угрозах. Они должны быть вместе. Европа все больше становится одним большим кораблем.
Главная гостья дворцового бала
Скромные прусские короли всегда поражались византийской роскоши русского двора. И хотя дядя Вилли стал могущественным императором, в Германии все осталось по-прежнему. Здесь же, пока дядя Вилли гостил (он на восьмом десятке, но хорошо держится – в шитом золотом мундире, украшенным иконостасом орденов), все дни были наполнены непрерывными военными смотрами, концертами, спектаклями, которые закончились великолепным балом в Зимнем дворце.
