палаццо делла Канчеллерия, расположенным между улицей дель Корсо и площадью Кампо деи Фиори. В палаццо, находящемся вне территории Ватикана, но тем не менее принадлежащем ему, находится Папская канцелярия.
Здание на Лубянке — один из немногих воплощенных проектов Щусева последних лет его жизни, правда, окончательное завершение он получил только к 1983 году, когда левая часть сооружения (бывший дом страхового общества «Россия» 1900 года) была приведена в соответствие с щусевским корпусом. В итоге получилось законченное произведение архитектурного искусства, отсылающее нас и к мотивам итальянского Ренессанса, и даже к неорусскому стилю:
«Здание многоэтажно и имеет величественный монументальный вид. Оно обработано в простых формах, без нарочитой нагроможденное™ пышных и сложных украшений, свойственных старинным дворцам, но с тонкой декорировкой, придающей зданию нарядность и значительность. Объем здания расчленен по высоте на четыре двухэтажных пояса и венчан по главному фасаду высоким аттиком. Нижний пояс представляет рустованный цоколь для верхних поясов, расчлененных очень плоскими пилястрами. Центральный портал входа и лоджия над ним, слегка выступающие угловые башни оживляют плоскость главного фасада. Архитектурные детали и орнаментика здания включают мотивы старомосковского зодчества» [151].
Послевоенное искусство в Советском Союзе полностью было сосредоточено на триумфально-победной тематике. Художники и скульпторы, архитекторы и писатели должны были продемонстрировать в своих творениях мощь и незыблемость государства, твердую уверенность в завтрашнем дне, основанную на непобедимости самых больших по численности вооруженных сил. Отсюда и все необходимые признаки имперского стиля — монументальность, помпезность, торжественность, которые можно найти в этом щусевском проекте на Лубянке, называвшейся в то время площадью Дзержинского.
Здание это заслужило самую высокую официальную оценку: «Ярко художественная индивидуальность Щусева сказалась в том, как он в данном случае решил проблему градостроительного значения здания в ансамбле центра Москвы… Здесь перед зодчим был поставлен ряд труднейших задач — передать величие стиля, отметить его демократическую основу, решить это здание многоэтажным и сохранить его индивидуальность и самостоятельное значение при включении в центральный ансамбль столицы» [152].
Когда читаешь восторженные отзывы тех лет об этом здании, ставшем символом массовых репрессий, удивляешься тому, что никто не называет его прямое предназначение. Так, в 1952 году вышла первая посмертная биография Щусева. Автор пишет: «Щусев дал еще одну своеобразную трактовку русской национальной архитектуры… Создал правдивый образ административного здания для крупного государственного учреждения, образ не аскетический, не суровый, а свидетельствующий об изобилии духовной и материальной культуры» [153].
Но ведь за стенами этого лубянского палаццо скрывалось не изобилие духовной культуры, а сплошные «нарушения социалистической законности», как выяснилось уже после смерти Сталина в 1953 году. Для чего же Щусев, сам чуть было не оказавшийся в этом здании в 1937 году, создал такой фасад? Ответ на этот вопрос ему приписывают следующий: «Попросили меня построить застенок, ну я и построил им застенок повеселее».
Возможно, что Щусев и создавал свой проект с «фигой в кармане». Такие примеры в истории встречались. Но чтобы воплотить в своем произведении некий двойной смысл, нужен недюжинный талант. Возьмем, например, Пашков дом на Моховой улице, именуемый также Московским акрополем. Кому пришло в голову создать такой своеобразный «демократический» противовес императорскому Кремлю — Баженову либо Казакову, — до сих пор неизвестно. Но результат очевиден — белоснежный Пашков дом, парадные ворота которого расположены не по фасаду, как в Москве водится, а со двора (случай беспрецедентный!), явно противостоит краснокирпичной царской резиденции не только по архитектурному стилю, но и по исполнению.
Как бы там ни было, но Щусев, создав проект здания на Лубянке, вновь, как и в случае с мавзолеем, вольно или невольно прибавил своей работе политическую окраску. Форма «папской канцелярии» на Лубянке так неразрывно связана с его содержанием, что в начале 1990-х годов некоторые горячие головы даже предлагали снести его до основания, невзирая на художественную ценность.
Можно по-разному трактовать этот проект Щусева, но трудно не согласиться с одним — здесь зодчий позволил себе еще раз, пусть и скупо, прикоснуться к неорусскому стилю, не зря же в здании обнаружились мотивы старомосковского зодчества. Это подтверждает вывод о том, что зодчий на протяжении всей жизни был верен выбранному им в молодости направлению творчества, используя всякую возможность доказать эту верность.
Авторство здания на Лубянке сослужило Щусеву дурную славу уже в наше время. Ряд исследователей делают вывод о слишком близкой связи его с органами госбезопасности — не могли же поручить такой ответственный заказ не своему человеку, вызывающему недоверие.
И тут вновь возникает фигура Берии, имевшего непосредственное отношение к выбору Щусева в качестве исполнителя проекта главного здания НКВД — МГБ. Лаврентий Павлович близко познакомился с Щусевым еще в 1933 году, когда был объявлен закрытый конкурс на проект Института Маркса — Энгельса — Ленина в Тбилиси. Помимо Щусева в Грузию приехал и академик И. А. Фомин, а также ряд других зодчих. Но из всех проектов был выбран щусевский.
Берия, как первый секретарь Закавказского обкома ВКП(б), задумал выстроить в своей вотчине невиданный ранее дворец, отсылающий своей формой и содержанием к памятникам Древней Греции и Древнего Рима, а также Византии. Истинной же целью этого строительства было дальнейшее укрепление культа Сталина, изображениями которого было наполнено здание института. Амбициозный Берия всеми силами старался продемонстрировать вождю свою преданность, для этого он и выписал из Москвы самого авторитетного зодчего — Щусева.
Щусев с успехом выполнил заказ Берии, создав довольно интересный проект, максимально использовав грузинский национальный колорит. В этом Щусев был мастер. Он вообще, как мы помним, любил погружаться в глубины архитектурного наследия, черпая в нем вдохновение. Вот почему с таким удовольствием ему работалось и в Грузии, и в Узбекистане.
Фасад и интерьеры здания были щедро наполнены произведениями изобразительного и декоративного искусства местных художников и народных умельцев. Даже дверные ручки Института Маркса — Энгельса — Ленина напоминали собой изящные кинжалы, украшенные золотым кавказским орнаментом.
Большую роль сыграло и то, что в процессе строительства применялись в основном местные материалы, например, не дефицитный в Грузии кирпич, а пемза. Богато декорированный мрамором разных оттенков, тбилисский Институт Маркса — Энгельса — Ленина должен был напоминать в солнечные дни драгоценную шкатулку.
Уникальное по-своему здание института украсило главную улицу Тбилиси, названную в честь поэта Шота Руставели. А в 2007 году президент Грузии Саакашвили распорядился продать это здание под фешенебельную гостиницу, что подразумевало его серьезную перестройку, если можно так выразиться, потерю лица. Жаль, что Тбилиси лишился одной из интереснейших своих достопримечательностей, отнюдь здесь не чужеродной.
Итогом большой работы Щусева стал в 1940 году и выход книги, целиком
