Еще светлейший полчаса говорил со мной, расспрашивал меня о способах, которые я употребил образовать сельское ополчение, об опасностях, в каких я находился, о мнении моем насчет партизанского действия и прочем. В это время вошел полковник Толь с картой и бумагами, и мы вышли из избы.
Я думал, что все кончено, и пошел обедать к знаменитому сладкоеду и обжоре – флигель-адъютанту графу Потоцкому. Но едва успели мы сесть за стол, как вошел в избу лакей фельдмаршала и объявил мне, что светлейший ожидает меня к столу. Я немедленно явился к нему, и мы сели за стол. Нас было шесть человек: сам светлейший, Коновницын, князь Кудашев, Толь, я, недостойный, и один какой-то генерал, которого я забыл и имя, и физиономию. За обедом светлейший осыпал меня ласками, говорил о моих поисках, о стихах моих, о литературе вообще, о письме, которое он в тот день писал к госпоже Сталь в Петербург[72], спросил о моем отце и о моей матери. Отца он знал по его остроумию и рассказал некоторые его шутки, мне даже неизвестные. Мать мою он не знал, но много говорил об отце ее, генерал-поручике Щербинине, бывшем наместником трех губерний при Екатерине. После обеда я напомнил ему о моих подчиненных; он отвечал мне: «Бог меня забудет, если я вас забуду», – и велел подать о них записку. Я ковал железо, пока горячо, и представил каждого офицера к двум награждениям. Светлейший беспрекословно все подписал, и я, откланявшись ему, поехал в корчму села сего, где ожидали меня партия моя и брат мой Евдоким, которого я не видел от самого Бородина.
‹…›
Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные неприятельские колонны тянутся между Никулином и Стеснами. Мы помчались к большой дороге и покрыли нашей ордой все пространство от Аносова до Мерлина. Неприятель остановился, дабы дождаться хвоста колонны, бежавшего во всю прыть для сомкнутия. Заметив это, граф Орлов-Денисов приказал нам атаковать их. Расстройство сей части колонны неприятельской способствовало нам почти беспрепятственно затоптать ее и захватить в плен генералов Альмераса и Бюрта, до 200 нижних чинов, 4 орудия и множество обоза. Наконец подошла Старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми… Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то как передовая, так и следующие за ней колонны вряд ли отошли бы с столь малым уроном, каковой они в сей день потерпели.
Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимыми.
Видя, что все наши азиатские атаки рушатся у сомкнутого строя европейского, я решился под вечер послать Чеченского полк вперед, чтобы ломать мостики, находящиеся на пути к Красному, заваливать дорогу и стараться всяким образом преграждать шествие неприятеля. Всеми же силами, окружая справа и слева и пересекая дорогу спереди, мы перестреливались со стрелками и составляли, так сказать, авангард авангарда французской армии.
Я, как теперь, вижу графа Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались к самому фронту, но все было тщетно! Колонны валили одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг них безуспешным рыцарством.
В течение дня сего мы еще взяли одного генерала (Мартушевича), множество обозов и пленных до 700 человек. Но гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками.
Ф. П. Сегюр
История Наполеона и великой армии в 1812 г
Наконец 20 ноября Наполеон принужден был покинуть Оршу, но он оставил там Евгения, Мортье и Даву и, остановившись в двух милях от этого города, стал расспрашивать о Нее, все продолжая поджидать его. То же уныние царило во всей армии, остатки которой находились в Орше…
Но к вечеру четвертого дня рассеялась всякая надежда. Ночь принесла лишь изнурительный отдых. Все обвиняли друг друга в несчастии Нея, словно у нас была какая-нибудь возможность поджидать дольше 3-й корпус под Красным, где пришлось бы сражаться лишних 28 часов, тогда как сил и боевых припасов хватало ровно на один час…
Когда истощились все воспоминания и все догадки, нас охватило уныние, как вдруг раздался лошадиный топот и послышался радостный крик:
– Маршал Ней спасен, он едет к нам, вон его польские кавалеристы!
И в самом деле, к нам поспешно подъехал один из его офицеров и объявил, что маршал приближается по правому берегу Днепра и что он просит о помощи.
Евгений собрал 4 тысячи человек. При одном упоминании об опасности, грозящей Нею, все двинулись вперед, но это их усилие было последним…
Сейчас же оба корпуса пошли один навстречу другому. Ней и Евгений первыми узнали друг друга; они упали друг другу в объятия! Евгений плакал, у Нея вырывались сердитые восклицания…
Солдаты, офицеры, генералы – все бросились друг другу навстречу… Затем все вместе они вернулись в Оршу, горя нетерпением, одни – услышать, а другие – рассказать о пережитых несчастиях!
Вернувшиеся рассказали, что 17 ноября они вышли из Смоленска с 12 орудиями, 6 тысячами пехоты и 3 сотнями кавалерии, оставив неприятелю 6 тысяч раненых. Если бы не грохот платовской пальбы да не взрыв мин, их маршалу никогда не удалось бы вырвать из этого опустевшего города 7 тысяч приютившихся в нем отставших воинов, не имевших никакого оружия… Они рассказали, с какой заботливостью их начальник относился к раненым, женщинам, детям…
Вначале им попадались лишь следы злополучного отступления. Но на следующий день все изменилось и их охватили мрачные предчувствия, когда они достигли снежной поляны, красной от крови и покрытой обломками оружия и изуродованными трупами…
Ней поспешно повел их дальше от этих мрачных обломков, и они беспрепятственно дошли до того места, где дорога уходит в глубокий овраг, из которого она выходит на плоскую возвышенность…
