Сообщил он и другую радостную весть: наш ротный, капитан Матвиенко, оказывается, не погиб, как мы считали, а только контужен и легко ранен, никуда эвакуироваться не захотел и находится в батальонном лазарете. Но мне приказано оставаться в должности ротного, так как Матвиенко выдвигается на должность замкомбата вместо Михаила Филатова, который уходит на более высокую должность в войска. А я официально назначаюсь на должность командира, теперь уже не стрелковой, а автоматной, как ее называл Батурин, роты, хотя она ранее, да и вообще по штату, называлась ротой автоматчиков.
Едва успели мы переговорить, как наблюдатели доложили, что в нашем направлении со стороны противника движутся два танка и за ними – цепи пехоты. Ах, как нам могут пригодиться две противотанковые гранаты, если сумеем их эффективно применить! И хорошо, что танков не больше, чем гранат.
Мы занимали теперь совсем небольшой участок траншеи. Где-то вдали слева шел бой, наверное, сосед тоже наступал или отстреливался. Но связи или контакта с ним не было. Справа вообще фланг был открыт. Открытые фланги любого масштаба всегда считались очень опасными, а в этой ситуации – и подавно. Главное теперь было не дать противнику обойти нас. Заметив группу до взвода фашистов с двумя танками, все и без всяких команд поняли, что нам здесь предстоит: ведь боевой командирский опыт был почти у всех наших штрафников, бывших офицеров, а ныне рядовых.
Работая над книгой, я прочел мнение одного военного психолога:
«Если подразделение теряет в бою более 20 % бойцов, то у оставшихся пропадает уверенность в победе, снижается боевая активность и даже управляемость».
А здесь потери более 80 % не выветрили боевого азарта оставшихся. Такая сила духа оказалась у штрафбатовцев и, как оказалось, во многих других случаях. Наверное, здесь немаловажную роль играла особая психологическая составляющая – офицерская честь, которую не учитывал тот военный психолог.
Обе противотанковые гранаты я приказал принести ко мне, оставив около себя крепкого высокого штрафника в роли гранатометчика. А расчет «ПТР» возглавлял тот самый «Буслаев», внушительного вида боец, который, как я потом узнал, был узбеком, но вот фамилию его я не запомнил, а сегодня мне так и не удалось ее установить. Это он, в бою на левом фланге, как дубиной, колошматил немцев своим «ружьишком». Остальные бойцы из взвода «ПТР» Петра Смирнова, как и он сам, остались на том месте, где так необычно метко били немцы по нашим атакующим из какого-то еще неведомого мне нового, высокоточного оружия. Да и младший лейтенант Карасев, видимо, остался там же. К счастью, как выяснилось потом, эти наши офицеры не погибли, а были только тяжело ранены и вскоре, через месяц-другой, вернулись в батальон.
Несмотря на напряженную, опасную обстановку, мысли лихорадочно искали причины колоссальных потерь там, перед первой немецкой траншеей. И все более в них проскальзывало предположение, что уж очень это похоже на подрывы на минах. Свежо еще было впечатление от собственного печального опыта.
Комбат Батурин только 9 мая 1945 года, на батальонном празднике под Берлином в честь долгожданной Победы, сказал мне «по секрету», что тогда, на Наревском плацдарме, по приказу командарма 65-й генерала Батова нашу роту преднамеренно пустили на минное поле. «Оправданием» этого комбат считал то, что оно немцами было «засеяно» минами с «неизвлекаемыми» взрывателями. Не очень в это верилось. Ведь уже тогда были известны танки-тральщики, которыми без ущерба для них самих можно было делать проходы не только в противопехотных минных полях, но даже и в противотанковых! Достаточно было во время артподготовки пустить их перед атакующей пехотой.
Конечно же, такое решение было принято не по неопытности или глупости (в глупость людей, достигших высокого положения, я не верю, а скорее, верю в их непорядочность). Просто получилось, что задача разминирования и обеспечения наступления части войск армии Батова была решена таким способом: пустить на мины штрафников, невзирая на то, что погибнут ценные для фронта офицерские кадры, которые завтра могли бы усилить своим боевым опытом части и подразделения той же 65-й армии.
Наверное, в отличие от Рокоссовского и Горбатова, бережно относившихся к офицерам, попавшим под жесткую руку военных трибуналов, а иногда и под несправедливую амбициозность некоторых командиров или командующих, Павел Иванович Батов был из другого круга полководцев. После войны я много читал об этом генерале и еще вернусь к его характеристике. А тогда мысли эти только отвлекали меня от организации отражения контратаки врага.
Когда стало ясно, что один танк движется прямо в мою сторону, а другой несколько левее, я оставил одну гранату себе, а с другой послал гранатометчика на левый фланг. Невдалеке от меня был довольно глубокий ход сообщения в сторону немцев. Передал приказ расчету бронебойщиков следить за обоими танками и, если кому-то из нас удастся подбить танк, то огонь вести по нему, добивать его из «ПТР», не упуская из внимания и другой танк.
Видимо, по шаблону немецкой тактики, примерно за 50–60 метров не доходя до нас, сопровождавшая танки пехота вырвалась вперед. И тут первыми заговорили пулеметы Сергеева. Да и автоматчики короткими прицельными очередями стали косить контратакующих. Пехота немцев залегла, а танки, добавив скорости, пошли на окопы.
По ходу сообщения я выдвинулся метров на 15–20 вперед и затаился там. Получилось так, что я оказался на очень выгодной позиции: сбоку, метрах в 10 от надвигавшегося бронированного чудовища.
Наверное, заметив в окопе наших бойцов, танк замедлил ход, повернул орудие влево и стал «прощупывать» окоп огнем своей пушки. С каждым выстрелом он посылал снаряд правее, все ближе к тому ходу сообщения, в котором, заняв удобную позицию, притаился я и куда постепенно перемещались бойцы, избегая возможности попасть под выстрелы танковой пушки. Вот тут мне и удалось метко швырнуть гранату прямо в гусеницу. Водитель танка, наверное, почувствовал, что его машину заносит вправо, и на остатках поврежденной гусеницы резко попытался вывернуть танк влево. И опять мне повезло, как часто везло на войне. Танк подставил правый борт и корму под прицел наших бронебойщиков, и они не замедлили послать несколько бронебойных и зажигательных противотанковых пуль-снарядиков в эту «пантеру».
Она загорелась! Экипаж танка, открыв люки, стал выбираться оттуда, но сраженные свинцовым роем, в котором были и пули из моего автомата, немецкие танкисты, не успев вылезти, повисли в люках и закупорили их собой. Оставшиеся в танке попытались воспользоваться нижними люками, но и там их ждала та же участь. Примерно та же судьба досталась и второму бронированному монстру. И я был рад, что мой штрафник-гранатометчик, да и бронебойщики за подбитые танки будут награждены орденами Отечественной войны и полностью реабилитированы, даже если не будут ранены.
