«В небольшой келий молитвенная, глубокая тишина. В благоговении предстоим пред иконами, среди которых два больших мироточаших образа мученика Григория (Г. Е. Распутина). Один — в рамке, под стеклом, на котором отчетливо видны многочисленные капельки Божественной росы — мира. Другая икона написана на холсте маслом. Дивное благоухание исходит от икон, обильно, струями источающих благодать. Никто не нарушает тишины. Только время от времени, осенив себя крестным знамением, по очереди подходим, чтобы приложиться ко святыням. Бережно прикоснувшись к струйкам, каждый крестообразно помазует чело елеем. Еще несколько капель истекло на наших глазах по свитку, что б руке мученика. На свитке молитва — плач души ко Господу, гонимого злым миром: "Рассуди меня, Господи, ибо я ходил в непорочности моей; уповая на Господа, не колеблюсь. В гонениях путь Твой! Ты нам показал Крест Твой за радость. Изгнания Твои тяжелые! И минутная жизнь — пресветлый рай, — нет конца! Ах, несчастный бес, восстановил всю Россию, как на разбойника! Бес и все готовят блаженство вечное! Вот всегда бес остается ни с чем. Боже! Храни Своих!"
Эта молитва — в подобие двадцать пятого псалма Давидова — излилась из его сердца, когда не оставалось никакой надежды на земную помощь: Григория Распутина травили, поносили и злословили, унижали и оклеветывали с такой злобой и неистовством, что противостоять сему мог действительно лишь человек святой жизни».
Так пишет о Распутине одна из нынешних поклонниц старца Татиана Гроян. «Удачный анализ его духовной сути в книге Т. Гроян "Мученик за Христа и за Царя Григорий Новый" лишь подчеркивает эту нашу нищету», — скорбно заметил по сему поводу единомышленник Татианы С. В. Фомин, а еще один из апологетов Распутина И. В. Евсин покаялся:
«А вот мы, вероятно, маловеры. Все еще выясняем, грешил Распутин или не грешил. Ссылаемся на сфабрикованные воспоминания Марии (Матрены Распутиной. — А. В.) Распутиной, доносы завербованных полицейских агентов, свидетельства людей, которые сами были введены в заблуждение. Пишу эти строки, и такое грустное чувство охватывает мое сердце, такое сожаление о нашем стремлении обязательно выискивать в человеке что-то порочное.
Что ж, может, в чем-то и грешил Распутин, ибо, как сказано в Священном Писании: "Нет человека, который не согрешил бы" (2, Пар. 6, 24), но старец Григорий явился перед Господом праведником, мученической кровью омыв свои грехи. А вы, сегодняшние критики, не грешны ли своим осуждением сибирского старца? Попробовали бы вы понять, осмыслить не "свидетельства" о нем, а его самого как человека, который нес такой тяжкий крест, что возможно и падал под его тяжестью. Представьте, какое всемирное зло ополчилось на Распутина, если решение о его дискредитации было принято в Брюсселе, на Всемирной ассамблее масонов. Представьте себе хотя бы на минуту, что о вас лично в каждом городе, на каждом углу распространяют газеты и журналы, в которых черным по белому написано, что вы пьяница, вор, половой извращенец, слуга сатаны. И эта клевета обсуждается среди ваших родных и знакомых, на кухнях обывателей и в Государственной Думе, среди простых православных людей и в Священном Синоде».
«Схема до убожества проста, — прокомментировал эту мысль С. Фирсов в работе «Русская Церковь накануне перемен», — некие злые силы решили извести великого в простоте и праведности своей старца и с этой целью затеяли кампанию против него, тем самым дискредитируя и царскую Семью (недаром Распутина называли "другом царей!"). Историческая "правда" добывается маргиналами преимущественно через разоблачение клеветников — и прошлого, и настоящего, и невольно заблуждающихся, и сознательно лгущих. В кратком послесловии к своей обширной книге Т. Гроян, например, специально указала, что, используя в качестве источника книгу дочери сибирского "старца" Матрены («Распутин. Воспоминания дочери». М., 2000), она имела в виду, что "определенные ее части <…> целиком ложны", "но верующее сердце способно отличить правду от лжи". Критерием истины оказывается "верующее сердце", помогающее отделить пшеницу от плевел. Комментарии в данном случае, полагаю, излишни. Разоблачать правдолюбцев — дело бесперспективное, они не исследователи; скорее — обвинители и адвокаты, больше заинтересованные в словесной реконструкции утерянного земного "рая", чем в воссоздании реальной исторической картины, сколь неказиста она бы ни была. Кроме того, публицистическая агрессивность — неотъемлемая черта таких правдолюбцев, объединяющая всевозможных почитателей "старца", как катакомбных, так и патриархийных».
К этой замечательной оценке стоило бы добавить, что ничего принципиально нового в пафосе канонизаторов Распутина нет. О подобных настроениях еще давно предупреждал религиозный философ Сергей Иосифович Фудель.
«Явление Распутина страшно не потому, что был такой человек сам по себе, а потому, что он был выразителем и точно итогом многовекового затемнения в русской религиозной душе великой и трудной идеи святости. Русский человек вдруг оказался падким на тот самый соблазн, на который строго указал уже апостол Павел. "И не делать ли нам зло, чтобы вышло добро, — пишет он Римлянам как бы от имени этих соблазненных, — как некоторые злословят нас и говорят, будто мы так учим? Праведен суд на таковых".
Из "делать зло, чтобы вышло добро" русский человек сотворил себе дьявольский силлогизм: 1) "Не покаешься — не спасешься", 2) "Не согрешишь — не покаешься", а поэтому 3) "Не согрешишь — не спасешься". Путь к спасению стал утверждаться не против греха, а через грех. Как удобно! И мы хорошо знаем, что не только темные сибирские мужики, хитро иногда подмигивая собеседнику, могли развивать эту теорию своей практики о спасении через грех, но и вполне интеллигентные люди, ничего не понимая в истинной святости, могли и могут говорить нечто подобное (но, конечно, более деликатно), убежденно презирая, как они говорят, "всякое святошество". "Праведен суд на таковых". Может быть, все положительное, что было и есть в послереволюционной религиозной мысли, надо было бы определить как возврат к апостольскому осознанию идеи святости, не имеющей, конечно, ничего общего со "святошеством", так же как истинное покаяние не имеет ничего общего, то есть несовместимо с грехом. Отец Амвросий Оптинский, передавая учение Отцов, говорил, что "покаяние не оканчивается до гроба и имеет три свойства: очищение помыслов, терпение скорбей и молитву. Три эти вещи одна без другой не совершаются", то есть без очищения и покаяния».
Эти слова православного христианина, всей жизнью своей доказавшего преданность Церкви[27], можно было бы адресовать тем, кто, переступая через факты, добивается сегодня канонизации Григория Распутина, создавая иконы и слагая акафисты в его честь.
