Казалось, критика освободилась от догматизма и односторонности, а тут, пожалуйста, появился свежий образчик такой односторонности, граничащей с крикливым эпатажем: вот смотрите, вы все увлекаетесь прозой Виктора Астафьева, Василия Белова, Виктора Лихоносова, Юрия Сбитнева, а я считаю, что эта проза всего лишь канонизация отсталого и косного быта.
Казалось, что герои этой прозы полнокровно вошли в обиход современности со всеми особенностями их характера. Но нет! Кое-кому захотелось противопоставить тип «современного совестливца», тип русского мужика, русским академикам Курчатову и Королеву.
Надо бы радоваться тому, что молодые литераторы припадают к истокам, уж тут-то они и могут напиться незамутненной, свежей водицы; но нет, именно это и встречает возражение – как бы не получилось перепроизводства персонажей, в которых бы воплощались такие черты, как чуткость сердца, простодушие, кротость, причем незаметно происходит подмена качества: простота, а не простодушие, мягкость, а не кротость.
Что и говорить, в русском человеке и посейчас много простодушия, но это, как и прежде, идет от неумения притворяться, ловчить, от прямоты характера.
В. Белов, Е. Носов, В. Астафьев ослабеют как художники, если не коснутся матери-земли, не походят по местам своего детства, юности, где каждый кустик, каждый предмет о чем-то напоминает. Какая уж тут ностальгия! Это мудреное словцо здесь ни при чем. Как наивно разделять поэзию на интеллектуальную н неинтеллектуальную, так и прозу наивно разделять на лирическую и аналитическую. Принять такое разделение – значит оказаться в таком же смешном положении, как и один из критиков, взявший Виктора Астафьева в двух «ипостасях» – лирической и аналитической. Как будто художника можно разделить на части!
Доброта, совестливость, сердечность, простота – это как гены, они передаются из поколения в поколение, создавая традиционные национальные свойства, черты, особенности русского характера, русской души. Некоторые критики ратуют за активного героя современной прозы. При этом из числа активных героев современности выбрасывают таких, как Беловский Иван Африканович, Екатерина Петровна у Астафьева, Власьевна и тетка Ариша у Сбитнева. Но чтобы прийти к такому выводу, нужно было упростить характеры этих персонажей, сделать односторонними, неглубокими в глазах своих читателей. Зачем нужно было некоторым критикам так обеднять нравственную программу этой прозы? Эта программа критиком сведена «всего лишь об один пункт» (скажем, «кротость», или «чуткость сердца», или «простодушие»). Нужно многое не заметить в образах Лихоносова, Сбитнева, Астафьева, чтобы вот так простодушно прочитать их произведения.
Мы тоже, как и Астафьев, Лихоносов, Сбитнев, желаем видеть современника личностью духовно значительной, обладающей зрелым гражданским сознанием. Но разве личность современника будет граждански значительной, если исконные черты нашего народа, такие как «беспримерная доброта и душевность», совестливость, простота, не войдут органически составной частью духовного его облика? Вовремя поняли художники, что нашему современнику просто необходимо побывать в их родных местах и поклониться благодарно человеку земли, действительно «безупречно усвоившему ее моральные уроки». Некоторые критики во всем этом увидели только лирическое повествование «во славу простых, не тронутых цивилизацией душ». Но это неверно. Все эти герои – люди сегодняшние, наши современники. И все, что было в этом веке, прочно вошло в их жизнь: революция, строительство социализма, война против фашизма, послевоенная страда. В жизни каждого человека, как и каждого народа, есть глубинные черты, свойства и есть временные, наносные, преходящие. Художник раскрывает душу своих героев, раскрывает их неповторимость, воплощая особенности русского национального духа. Казалось бы, бесспорная истина. Ан нет! На страницах некоторых журналов и газет оспаривается это положение.
А стоит ли забывать, что проблеме национального характера, выявлению национального духа в искусстве много внимания уделял A.M.Горький?
«На вопрос, что наиболее характерно и выгодно для Франции, отличает дух ее от духа других наций? – я ответил бы: мысль француза почти совершенно чужда фанатизма, и точно так же ей чужд пессимизм» (Горький A.M. Собр. соч. Т. 24. С. 249). Почти в то же время в статье о Лескове он писал: «Нам снова необходимо крепко подумать о русском народе, вернуться к задаче познания духа его» (Там же. С. 235).
Белинский высоко отзывался о тех явлениях литературы и искусства, в которых художнику удавалось выявить «русский дух». Такими художниками были Пушкин, Гоголь, Лермонтов. В частности, о «Песне про царя Ивана Васильевича...» он писал: «Здесь поэт от настоящего мира неудовлетворяющей его русской жизни перенесся в ее историческое прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники его духа, сроднился и слился с ним всем существом своим...» (Белинский В. Избр. философ, соч. М., 1948. С. 284).
Оказывается, не только по страницам статей М. Лобанова и Вл. Солоухина «разгуливают духи, духи, духи» (как могут духи разгуливать – это уж на совести критика), но и по страницам Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Горького.
Белинский, говоря о национальных различиях, утверждал: «И это различие не внешнее, но внутреннее; оно замечается в самом духе, а не в одних формах» (Там же. С. 341). «Что же до хорошего, которое составляет основу и сущность нашего национального духа, оно вечно, непреходяще, и мы не могли бы от него отрешиться, если б и захотели» (Там же. С. 344). Нам дороги эти слова.
Молодые писатели нашего времени пошли в деревню и обнаружили там алмазные россыпи русского народного языка (вспомните прекрасную статью К. Паустовского в «Литературной газете» (9 апреля 1955 г.): «Простые эти слова открыли мне глубочайшие корни нашего языка. Весь многовековый опыт народа, вся поэтическая сторона его характера заключалась в этих словах (родник, родина, народ) – эти слова как бы родня между собой»); цельность и глубину нравственного облика русского мужика. Не восхищаясь, не умиляясь виденным, а показывая советского человека таким, каков он есть на самом деле, молодые художники стремятся тем самым еще выше поднять его самосознание, дают ему понять, что он собою представляет в данный момент и что ему надлежит делать для собственного самоусовершенствования.
Еще во времена Белинского находились такие критики, которые национальное противополагали всему человеческому. «Национальность, – утверждали они, – выражает собою все, что есть в народе неподвижного, грубого, ограниченного, неразумного». Но «разделить народное и человеческое на два совершенно чуждые, даже враждебные одно другому начала, – говорил Белинский, – значит впасть в самый абстрактный, в самый книжный дуализм» (Белинский В.Г. Избр. филос. соч. С. 301).
