Сразу же под этой записью сделана другая, на французском языке: «Теряться в квартире слишком большой для тебя, садиться одинокой за стол, прежде окруженный дорогими лицами, слышать потрескивание мебели зимними вечерами, видеть редких гостей, не иметь иного контакта с миром, кроме как через газеты, — это будет настоящая маленькая смерть». Это цитата из романа «На ветке» французской писательницы Элен Фавр де Кулевэн, писавшей под псевдонимом Пьер де Кулевэн. Видимо, все это очень напоминало Иоле Игнатьевне ее собственную жизнь, поэтому внизу она приписала: «Это настоящая моральная смерть!» Теперь она хорошо знала, что это такое.
Обе эти записи сделаны 14 ноября 1928 года. Этот день Иола Игнатьевна назвала «днем невыносимых душевных страданий». Узнаем ли мы когда-нибудь, что же произошло тогда? Но и без каких-либо чрезвычайных происшествий та жизнь, которую она вела в Москве, морально убивала ее. Отрезанность от остального мира и от ее любимых детей, бедность, унылый пейзаж советской действительности за окном, хоть и расцвеченный теперь красными флагами и всевозможными призывными плакатами, но не идущий ни в какое сравнение с той яркой и интересной жизнью, которую она вела до революции — все это приводило ее в отчаяние, отнимало у нее силы. Нужно было обладать особыми качествами характера, чтобы в этих обстоятельствах не утратить мужества, чувства собственного достоинства и сохранить прекрасные качества своей души. И все это удалось Иоле Игнатьевне. Ее не могло ничто изменить.
Время от времени до нее доходили вести и из того далекого мира, связанного с новой семьей Шаляпина, от которого она пыталась укрыться в России. Однако не все в этом мире были настроены по отношению к ней враждебно. Некоторые члены шаляпинского семейства понимали и ценили ее доброту и ее человеческий подвиг. В октябре 1928 года Иола Игнатьевна получила письмо от Марфы, старшей дочери Шаляпина и Марии Валентиновны, которая 18 ноября этого года собиралась выйти замуж за англичанина Даниэля Гарднера и, мечтая о чистом, светлом, ничем не замутненном супружеском счастье, просила у Иолы Игнатьевны благословения:
«У меня о Вас сохранились чудные воспоминания… — писала ей Марфа в своем письме. — Жених мой чудный, добрый и честный… Мне очень было бы приятно, если бы Вы нас мысленно благословили, чтобы наша жизнь была чистая и счастливая! Я Вам желаю счастья от всей души, чтобы Вас никто не беспокоил и чтобы Вы прожили еще много счастливых дней.
Всегда преданная Вам
Марфа».К письму прилагался пригласительный билет: «Мсье и мадам Шаляпины извещают о свадьбе их дочери Марфы с Даниэлем Гарднером». После свадьбы Марфа намеревалась уехать в Англию.
Несмотря на все старания Марии Валентиновны, Марфа сохранила к Иоле Игнатьевне чувство огромного уважения, преклоняясь перед ее самопожертвованием и благородством (благодаря которому и состоялась их семья), и не разделяла взглядов своих родителей. Она не ошиблась: Иола Игнатьевна не испытывала к девочкам Шаляпина темных чувств. Наоборот, на них даже пролилась какая-то часть той огромной любви, которую она питала к Шаляпину. Иола Игнатьевна с нежностью относилась к трем его дочерям и даже трогательно сохраняла их маленькие фотографии, которые они ей дарили. И Марфе Иола Игнатьевна ответила очень теплым, доброжелательным письмом, в котором не было ни тени злобы, раздражения или упрека:
«Милая деточка!
После нашей встречи у меня также осталось о Вас самое нежное чувство, поэтому я с удовольствием и всей душой благословляю Вас и Вашего будущего супруга. Я очень хочу, чтобы ваша совместная жизнь была, как Вы говорите, счастливой, а главное, чистой… Любите друг друга по-настоящему. До сих пор… я твердо верю в то, что нет выше этого счастья на земле. 18 ноября я буду с вами в моих молитвах.
Храни Вас Бог».
Нет сомнения, что Иола Игнатьевна написала эти слова от чистого сердца, искренне желая Марфе большого супружеского счастья, не завидуя и совсем не думая о том, что ее собственная жизнь и жизнь ее детей в это самое время все более начала окрашиваться в темные тона. В 1929 году Иоле Игнатьевне и Ирине пришлось пережить тяжелые мгновения, связанные с самоубийством второго мужа Ирины, актера Петра Бакшеева, который повесился в их доме на Новинском бульваре. В этом же году их деревянный дом, построенный в XVIII веке и варварски эксплуатировавшийся все последние годы, оказался под угрозой сноса. Из Франции Федя просил маму сфотографировать дом на память со всех сторон, а затем принять итальянское подданство и выехать из Советского Союза. В противном случае она рисковала остаться на улице.
Дети звали Иолу Игнатьевну к себе. Им было трудно без нее, без ее каждодневной поддержки и помощи, к которой она приучила их. Особенно настойчиво звал ее за границу Федя, которому чаще других приходилось сталкиваться с отцом и который поэтому острее чувствовал его все более растушую отстраненность, оторванность от них, его полное безучастие и замкнутость на своих делах. В марте 1930 года Федя писал матери: «Всем нам будет легче жить, когда ты будешь около нас… Именно теперь ты нам нужна больше, чем когда бы то ни было… Ты наша единственная опора и заступница. Ты единственная, кто может оградить нас от покушений „папиной мадам“ на наше благополучие».
В короткий срок отношения между Шаляпиным и детьми пришли к катастрофическим результатам. Возможно, оттого что он уделял им так мало времени, его общение с детьми проходило в основном посредством писем и веселых открыток, которые он посылал им из разных частей света, а в его краткие приезды домой он успевал лишь обнять, расцеловать и одарить подарками своих дорогих малышей, оказалось, что он очень мало знал их. Он не растил их, не жил их радостями и горестями, их «маленькими детскими трагедиями», как жила ими Иола Игнатьевна, он не сидел у их постели, когда они болели, и не радовался со слезами на глазах их выздоровлению или их первым успехам… Его дети выросли без его участия, и вот теперь он не понимал их, не понимал их проблем и устремлений. Их неудачи раздражали его, и Марии Валентиновне даже не нужно было особенно стараться, чтобы убедить его в том, что его дети лентяи и бездарные актеры, и заставить Шаляпина стыдиться их.
Постепенно Шаляпин стал почти недосягаем для своих детей. По всем вопросам они должны были обращаться к Марии Валентиновне — преодолевая свои негативные чувства, свое возмущение и иногда плохо скрываемое презрение к женщине, которая долгое время была любовницей их отца. Но теперь они целиком зависели от нее и поэтому с нетерпением ожидали приезда Иолы Игнатьевны. «Если ты будешь здесь, то и папа будет к нам лучше относиться, считаясь с тобой. А так он делает то, что хочет», — писал Федя маме в апреле 1930 года.
