В декабре 1931 года, незадолго до Рождества, Лида писала матери: «У меня страшная ностальгия по родным краям, по снегу, по морозу… Все вспоминаю, как проводили это время, когда были вместе, когда были молоды и беспечны, как наша мамуля думала о нас и из жизни делала нам сказку. Ведь это была сказка… А теперь… Думали ли мы, что судьба так распорядится нами? Почему? За что? Правда, как мало радости на нашей печальной планете!!!»
Но для Иолы Игнатьевны и Ирины, оставшихся в Советском Союзе, радостных моментов было еще меньше. И если что-то и согревало их в постоянной оторванности от своих близких, так это слабая надежда когда-нибудь вновь увидеть их, когда-нибудь снова соединиться всем вместе… Между тем в 1932 году, после четырехлетнего перерыва, повидаться с отцом во Францию выпустили Ирину. Несмотря на то что уже была написана книга «Маска и душа» и все точки в отношении Шаляпина к советской власти были расставлены, большевики с какой-то маниакальной настойчивостью по-прежнему хотели видеть его в Москве. Поэтому поездка Ирины, которая была ярой сторонницей возвращения отца на родину, преследовала и вполне определенные цели. Его страхи относительно возвращения в Россию казались ей беспочвенными. Она наивно верила в то, что Шаляпин был слишком заметной фигурой, чтобы его посмели тронуть…
Однако и в этот раз настойчивые уговоры Ирины ни к чему не привели. Теперь у нее была слишком сильная оппозиция в лице Марии Валентиновны. Погостив некоторое время в Париже, Ирина стала собираться обратно в Москву. Шаляпин должен был уезжать на гастроли в Англию… Расставались они с тяжелым и гнетущим ощущением потери…
«…Я пошла проводить его на вокзал, — вспоминала Ирина свою последнюю встречу с отцом. — Он показался мне еще более осунувшимся и печальным в этот прощальный час. Как-то порывисто схватил он меня за руку, когда настали минуты расставанья, и долго, взволнованно целовал. И вдруг мне показалось, что я больше никогда его не увижу… Отчаяние и страх охватили меня, но я сдержала себя, и только когда поезд отошел от платформы и в последний раз в окне вагона мелькнуло его лицо… я заплакала».
Так они простились навсегда, за шесть лет до смерти Шаляпина, сумев сохранить друг к другу теплые и нежные чувства. Возможно, их хорошие отношения и сохранились как раз благодаря тому, что они жили врозь, далеко друг от друга. Ирина каждодневно не обременяла его своими трудностями и проблемами, а в редкие моменты ее приездов она как будто приносила с собой частичку Москвы, кусочек его родины, к которой, несмотря на ее рабское настоящее, Шаляпин по-прежнему чувствовал любовь. И хоть он стеснялся этого чувства и всячески скрывал его, но он тосковал — не только по русским березкам и широкой Волге, но по своей молодости, по замечательным встречам, которые дарила ему жизнь в Москве и Петербурге. И Ирина, его девочка, появившаяся на свет в один из самых счастливых моментов его жизни и продолжавшая оставаться для него прекрасной принцессой с Новинского бульвара, которой он когда-то увлекательно и захватывающе писал о своих непрерывных путешествиях по земному шару, а теперь делился с ней многими сокровенными мыслями об искусстве, Ирина возвращала его в этот навсегда утраченный им мир, который теперь казался ему потерянным раем. В ней он находил то, чего не нашел в Иоле Игнатьевне — понимания. Ирина была близка ему духовно, с ней можно было обо всем говорить откровенно. И он знал: что бы он ни совершил, она всегда примет его и поймет, и всегда простит своего слабого, безвольного, порой беспутного, но все же неизменно обожаемого отца…
В эмиграции же отношения Шаляпина с детьми складывались по-другому. В 1933 году произошла трагедия в жизни Тани. Она уже десять лет жила в Италии. Вышла замуж за итальянца, жила относительно безбедно и даже смогла позволить себе иметь двух детей — дочь Лидию и сына Франко. Муж Тани Эрметте Либерати некоторое время был секретарем Шаляпина, сопровождая его в поездках по Америке и Европе.
Письма Тани из Италии всегда были довольно сдержанны. Она жила уединенно, у нее не было друзей. Однажды она написала матери о том, что боится людей, так как уже успела столкнуться с людской подлостью. Видимо, и ей в эмиграции пришлось несладко. Как и все остальные, Таня очень скучала без мамы. «Жду с нетерпением того дня, когда смогу крепко-крепко обнять тебя», — писала она ей и добавляла, что хотела бы дать своим детям такое же счастливое детство, какое было у нее: «Я могу сказать, что самое лучшее, самое прекрасное время моей жизни было мое детство. И это, конечно, твоя заслуга».
Когда в Италию приезжал Шаляпин, он звонил Тане, и они проводили время вместе. Он был очень нежен с дочерью, дарил внукам подарки, но, как сообщала Таня матери, «как всегда, он очень нервный».
О своей жизни Таня писала мало, больше — о детях. И вдруг — как гром среди ясного неба! — Таня сообщила, что разводится с Эрметте. В результате развода она лишилась своих детей. И хотя ей позволялось видеться с ними, оставаться в Италии после всего пережитого было слишком тяжело, и Таня решила уехать в Париж.
На вокзале ее встречали Боря и Федя. Лида окружила ее трогательным вниманием. Все, сколь возможно, старались как-то ободрить и поддержать ее. Не откликнулся на ее горе один лишь Шаляпин. Подталкиваемый Марией Валентиновной, в этот тяжелый момент он набросился на дочь с упреками и оскорблениями. «На нашего отца нельзя рассчитывать или искать у него моральной и материальной поддержки, — писала Таня матери. — Мне кажется, он стал ненормальным, его поведение становится необъяснимым. Он совершенно находится под влиянием этой женщины без совести и чести».
К счастью, осенью 1933 года, после нескольких попыток, с помощью Максима Горького Иоле Игнатьевне наконец удалось выехать во Францию повидаться со своими детьми.
Все они пришли встречать ее на вокзал. Но в первый момент толпа на парижском перроне совсем оглушила Иолу Игнатьевну. Перед ней мелькали незнакомые лица, из которых никак не удавалось выхватить хоть одно знакомое, родное. Но потом она увидела Борю… От волнения Иола Игнатьевна едва не лишилась чувств, сердце ее бешено колотилось… Поток пассажиров огибал их, прохожие с удивлением смотрели на четырех взрослых людей, которые с криками «мама! мама!» повисли на шее у маленькой седой женщины с огромными печальными глазами…
Два дня они проговорили друг с другом не переставая. Слишком о многом надо было рассказать, слишком многое накопилось на сердце за эти годы. Иола Игнатьевна познакомилась со своей маленькой внучкой Ириной[26]. Все были рады ее приезду. Но Шаляпин, когда Федя сообщил ему о приезде Иолы Игнатьевны, ответил только: «Слава Богу» — и больше ничего…
