«Я просил вызвать в суд в качестве свидетеля генерала Врангеля. Я был убежден, что благородная натура главнокомандующего заставит его показать то, что было на самом деле. Нынешний главнокомандующий на станции Ясиноватой во время моего совещания с ним был убежден, что война с большевиками окончательно проиграна, что драться с ними дальше невозможно и что нужно заняться подготовкой заключения мира с большевиками, спасением тех, кто не мог у них остаться…
Как бы то ни было, а после категорического приказания главнокомандующего прикрывать ростовское направление Врангель отдал распоряжение совершить весьма трудный фланговый марш с тем, чтобы соединиться с донцами и занять фронт для защиты Ростова.
Видя чрезвычайно тяжелое положение Добровольческой армии, не зная, удастся или не удастся совершить труднейший фланговый марш, Врангель снова стал настаивать перед Ставкой и Деникиным на том, что Добровольческая армия настолько ослабела, что ее, в сущности говоря, нужно свести в один корпус и что он, генерал Врангель, уедет на Кубань формировать кубанские корпуса, причем ручался, что сформирует три конных корпуса.
За несколько дней до сдачи Новочеркасска и Ростова по этому поводу и по поводу обороны этих важнейших пунктов поезд главнокомандующего и поезда командующих армиями — генералов Сидорина, Врангеля и Покровского — съехались в Ростов на совещание, происходившее под председательством Деникина. На этом совещании главнокомандующий заявил, что он решил расформировать Добровольческую армию, свести ее в один корпус под командой генерала Кутепова и включить этот Добровольческий корпус в состав Донской армии. Это заявление ни с чьей стороны не встретило возражений. Генерал Покровский остался командующим малочисленной Кавказской армией. Врангелю было предложено формировать кубанские части и ехать для этой цели на Кубань. Обсуждался и вопрос о необходимости немедленного укрепления Новороссийска, для чего было признано желательным послать туда инженеров и вести самым интенсивным образом фортификационные работы».
Конечно, Сидорин после унизительной отставки относился к Врангелю крайне негативно, и в данном случае Раковский послужил его рупором. Однако не приходится сомневаться, что в условиях военного поражения нарастали противоречия между добровольцами и донцами, и Врангель мог считать дело проигранным и заботиться только о будущей эвакуации войск и беженцев. Сидорин же еще надеялся, что с приближением фронта к Донской области части его армии пополнятся за счет находившихся в самовольных и разрешенных отпусках, что донцы поднимутся на защиту родной земли. И расчеты эти частично оправдались. Хотя Ростов и Новочеркасск пришлось оставить, но Донской армии и Добровольческому корпусу удалось занять прочную оборону на Маныче. Возникла так называемая Батайская пробка, задержавшая окончательный разгром деникинских армий до марта 1920 года. Характерно, что донские казаки на родной земле в декабре 1919-го — начале февраля 1920 года действительно дрались упорно, а кубанские казаки с приходом красных на Кубань в феврале — марте 1920 года практически полностью прекратили сопротивление. Здесь, несомненно, сказались последствия разгона Рады Врангелем и Покровским и казни Калабухова.
Если бы был осуществлен врангелевский план отхода остатков Добровольческой армии в Крым, то крах Вооруженных сил Юга России, скорее всего, наступил бы не позднее января 1920 года. При этом Крым, по всей вероятности, удалось бы отстоять; в таком случае туда эвакуировалось бы несколько больше добровольцев и войск генерала Шиллинга из района Одессы, но меньше донцов и кубанцев, чем это произошло в марте. Все эти обстоятельства вряд ли могли принципиально повлиять на ход исторических событий, лишь на пару месяцев отодвинув их сроки. Если бы план Врангеля по отходу в Крым был реализован, полуостров, скорее всего, также удалось бы удерживать в течение нескольких месяцев, причем тогда вряд ли успела бы взойти звезда генерала Слащева. Тогда в обороне Крыма, скорее всего, главную роль играл бы Добровольческий корпус.
Советско-польская война в этом случае, возможно, началась бы уже в феврале 1920 года, причем инициатива в открытии боевых действий могла бы принадлежать советской стороне. Не случайно командование Красной армии уже в марте 1920 года, когда определилась победа над Деникиным, начало перебрасывать войска на польский фронт. Пилсудский же смог заключить договор о союзе с Петлюрой только 8 (21) апреля 1920 года, а до этого он вряд ли начал бы генеральное наступление против Советской России.
Исход же боевых действий, вероятно, был бы таким же, как и в действительности, только и поражение красных под Варшавой, и эвакуация Крыма произошли бы на несколько месяцев раньше.
Нет сомнений, что Врангель в тот момент уже метил в главнокомандующие. Аргументы Сидорина, что Врангель является не подходящей для этой роли фигурой по причине немецкой фамилии и аристократического происхождения, позже активно обыгрывала советская пропаганда. Сидорину, сыну казачьего офицера, была близка аграрная программа, предусматривавшая передачу крестьянам помещичьих земель без выкупа. Врангелю же, тесно связанному с аристократией, претило нарушение священного права частной собственности, почему он и настаивал на выкупе земель, причем далеко не символическом.
Врангель так излагал в мемуарах обстоятельства своего назначения командармом добровольцев:
«Я прибыл в Таганрог 23-го ноября совсем больной. Приступ лихорадки кончился, но слабость была чрезвычайная и разлилась желчь. С вокзала я проехал к генералу Деникину, который принял меня в присутствии начальника штаба. Главнокомандующий сразу приступил к делу:
— Ну-с, прошу вас принять Добровольческую армию.
Я заметил, что в настоящих условиях едва ли смогу оправдать оказываемое мне доверие, что предлагавшиеся мною ранее меры уже являются запоздалыми, что необходимые перегруппировки мы уже сделать не успеем и стратегического узла Харькова нам не удержать. Генерал Деникин перебил меня:
— Да, Харьков, конечно, придется оставить; это все отлично понимают, и оставление Харькова нисколько не может повредить вашей репутации.
Я довольно резко ответил, что забочусь не о своей репутации, а о том, чтобы выполнить то, что от меня требуется, и что не считаю себя вправе взяться за дело, которое невыполнимо.
— Ну, в таком случае всё остается по-прежнему, — с видимым неудовольствием прервал меня Главнокомандующий.
В разговор вмешался генерал Романовский:
— Вашим отказом, Петр Николаевич, вы ставите Главнокомандующего и армию в самое тяжелое положение. Только что закончено сосредоточение нашей конницы в Купянском районе. Вы отлично понимаете, что руководить такой крупной конной массой, кроме вас, никто не может. При этих условиях вы не имеете права отказываться от этого назначения.
