Лишь в конце 90-х годов прошлого века Иваненко отважилась на публичное признание своих минувших отношений с Высоцким, поведала о существовании дочери Насти, отцом которой был назван Владимир Семенович. Татьяна уверяла: «У меня много свидетелей, что это Володина дочь... Это и его мама, и Люся, и его дети, которые Настю называют своей сестрой, и все наши друзья. Почему я не дала дочери фамилию Высоцкого? Такой уж у меня характер, такой был у нас жизненный период. Хотя... Володя на коленях меня просил записать ребенка на его имя....» Правда, свидетель Люся не верила в легенду о дочери Высоцкого на стороне и говорила: «Если бы это было так, то Володя о ней заботился и не скрывал бы этого...»
В одном из интервью Татьяна Васильевна утверждала: «Я знаю одно — она (Марина Влади. — Ю.С.) хотела от него ребенка, но он был против. А я вот — родила...»
Родилась Анастасия Иваненко 26 сентября 1972 года. Отчество носит Владимировна... А Татьяна Васильевна сохранила стихи Высоцкого, посвященные ей, Тате:
Как все это, как все это было
И в кулисах, и у вокзала!
Ты, как будто бы банное мыло,
Устранялась и ускользала…
Эти поспешные, не слишком совершенные, но искренние строки стали отголоском старой новеллы Высоцкого «О жертвах вообще и об одной — в частности». Главный герой — актер Владимир — именно в кулисах шептал: «Таня! Я вам звонил!.. Я так хотел вам сказать, что я вас люблю... Я вас люблю!»
***
С утверждением в жизни Высоцкого Марины Влади его привычный круг общения постепенно стал меняться. Николай Губенко понимающе разводил руками: «Как только появилась Марина Влади, то все резко оборвалось... Володя настолько влюбился в нее, что на какое-то время забыл о своих друзьях, он был поглощен только Мариной. Ею жил, ею дышал, без нее и дня не мог прожить...»
Уходили старые друзья. Появлялись новые.
Как-то в Москву нагрянул капитан Анатолий Гарагуля с женой Валерией. Позвонил поэту Ваншенкину: «Костя, Володя Высоцкий пригласил в театр, билеты оставил в кассе — нам с Валерой, вам с Инной и Булату с Олей... Какая пьеса? Какой-то «Сезон», что ли...»
«Сезон» оказался «Добрым человеком из Сезуана». Высоцкий сказал:
— Потом встречаемся у театра и едем к Абдуловым, — и, предупреждая возможные возражения и интеллигентские сомнения, добавил. — Нас там ждут...
У Абдуловых шел ремонт. Но гостей там все равно ждали и сразу усадили за стол. А вскоре, рассказывала жена Ваншенкина Инна Гофф, «из прихожей доносится серебристый смех, и в проеме дверей, как в кадре, снятом крупным планом, возникает Марина Влади. Простоволосая, в коричневой шубке-манто. Она улыбается всем, но видит только е г о. А он уже рядом, и они страстно целуются, забыв про нас. Нам говорят, что Марина только что прилетела из Парижа... Они садятся рядом... Она в черном скромном платьице. Румяное с мороза лицо. Золотисто-рыжеватые волосы распущены по плечам. Светлые, не то голубые, не то зеленые глаза... Звезда мирового кино. Колдунья... Вот и е г о заколдовала... Приворожила... Они забыли о нас. Они вместе. Они обмениваются долгими взглядами. Она ерошит ему волосы. Кладет руку ему на колено. Мы не в кино. Это не фильм с участием Марины Влади и Владимира Высоцкого. Это — жизнь с участием Марины Влади и Владимира Высоцкого. Словно очнувшись, они включаются в общий разговор».
Высоцкий говорит ей: «Посмотри, кто сидит напротив тебя. Узнаешь?» Марина смотрит на Гарагулю и радостно восклицает:
— О, капитан! Толя!
Еще бы забыть одесского капитана Гарагулю! Того самого, который организовывал им умопомрачительный черноморский круиз на теплоходе «Грузия» прошлым летом. Анатолий Григорьевич старался исполнить любые Маринины капризы. Бывало, рассказывал он, идем, как вдруг она говорит: «Хочу купаться». Останавливаем лайнер — и Марина погружалась в теплые волны Черного моря...
— Вот, посмотрите! — Марина показала любительский снимок они с Володей в купальных костюмах на борту теплохода, где им никто не мешал.
— Толя, а это — тебе, — ласково глядя на друга, сказал Владимир, и, отбивая четкий ритм по струнам, запел:
... Я пожалел — что обречен шагать
По суше, — значит, мне не ждать подмоги.
Никто меня не бросится спасать
И не объявит шлюпочной тревоги.
А скажут:
— Полный вперед! Ветер в спину!
Будем в порту по часам.
Так ему, сукину сыну,
Пусть выбирается сам!
«...ЕМУ ОСТАЕТСЯ ПРОЙТИ ВСЕГО ДВЕ ЧЕТВЕРТИ ПУТИ»
«ЛЮБЛЮ ТЕБЯ СЕЙЧАС НЕ ТАЙНО - НАПОКАЗ!..»
Церемонию бракосочетания по желанию «молодых» сжали до предела. В ЗАГС Владимир и Марина явились в водолазках. Чтобы не привлекать внимание, Высоцкий упросил заведующую расписать их не в большом зале под Мендельсона, с публикой и цветами, а прямо в ее кабинете. Женщина оказалась понятливая, к тому же предварительный инструктаж и консультации она уже получила у компетентных товарищей. Свидетелями «акта гражданского состояния» были Макс Леон и Всеволод Абдулов.
Банкетного зала в «Метрополе» тоже не было. Обошлись снятой на время скромной однокомнатной квартиркой на 2-й Фрунзенской набережной. Небогатой мебелью и посудой. За рюмками и тарелками пришлось срочно отправляться в ближайший магазин «Уют».
За несколько дней до бракосочетания Владимир подошел к Андрею Вознесенскому и Зое и торжественно-иронически произнес: «Имею честь пригласить вас на свадьбу... Будут только свои...» Богатое поэтическое воображение подсказывало Вознесенскому, что Высоцкий «мог бы закатить свадьбу на Манежной площади — все равно не хватило бы мест».
Приглашенных оказалось совсем немного. Вознесенский откупоривает шампанское. Зураб Церетели осыпает новобрачных цветами. Суетится Всеволод Абдулов. Притихший, немного растерянный «генерал» Юрий Петрович Любимов с Людмилой Целиковской поднимают тост за молодоженов, желая им счастья на скрещении неведомых франко-русских дорог. Все закуски Лиля Митта готовила у себя дома, а потом с мужем перевезла в этот дом на набережной.
— Жареная индейка занимала полстола, — хвалилась кулинарка. — Я подавала ее на салатных листьях, с консервированными фруктами и делала красивый ореол из «перьев» — хвост из шпажек, на которые были нанизаны огурчики, помидорчики, редиска, виноградины. Так любила Марина.. Еще было фруктовое желе, какие-то салаты... Ну и яблочный пай я испекла — его все очень любили...
Хороший был стол. А настроения нет. Высоцкий был удивительно тихим в тот день, ничего не пригубил. Пожалуй, художник Церетели раньше других ощутил отсутствие праздника: «А у меня характер такой: чувствую, будто моя вина, что праздник не состоялся. Тогда говорю: поехали в Тбилиси, там гулять будем!
