В период нападок на «Печору» Масарский, секретарь правления артели, тоже был в числе активнейших защитников кооперативного движения.
Леня Мончинский. Коренной иркутянин, известный в Восточной Сибири журналист, он пришел в артель, когда мы начинали работать в Бодайбо, на притоках Лены. Леня в те годы, не оставляя работу в артели, вместе с Владимиром Высоцким написал роман о людях и нравах уголовной Колымы 50-х — 60-х годов. В самые трудные для нас дни он опубликовал в журнале «Коммунист» статью в защиту «Печоры». Мончинский на той публикации не успокоился. Он написал об артели новый очерк, еще более аргументированный и острый, и когда тому не нашлось места в советских изданиях, он предложил его эмигрантскому журналу «Вече». Знал, что публикация вызовет к нему повышенный интерес органов госбезопасности. Но это уже характер.
Ефим Фавелюкис. Он приехал к нам из Одессы, где работал экономистом на госпредприятии. Посмотрев на него, я сразу предложил ему должность в руководстве. Два десятка лет совместной работы не дали мне повода усомниться в правильности принятого решения. А Ефима тогда очень удивило, что я не стал смотреть его трудовую книжку. Да я никогда их не читал: важнее видеть лицо человека, чем «лошадиный паспорт»! За короткое время этот прекрасный экономист впишется в коллектив. Он из тех, кто предпочитает не искать выхода из неприятной ситуации, а просто в такие ситуации не попадать.
Эти широко образованные, умеющие думать и по-настоящему работать люди удивительно легко и быстро стали своими в довольно закрытом сообществе, где укоренилось недоверие к «интеллигентам». Я назвал далеко не всех. Просто в дни гибели «Печоры» — постоянно возвращаюсь к тем событиям как к труднейшему испытанию, через которое предстояло пройти каждому из нас и сделать выбор — у всех на слуху были эти имена. Имена тех, кто до конца и яростно защищал артель, а с нею шанс российской экономики «вытащить себя за волосы».
Вскоре, приобретя некоторый опыт личного общения с многочисленными политическими фигурами России периода перестройки, я не раз пожалею о том, что реформаторам не довелось пройти подобной школы. Многому могли бы они поучиться у блестящих профессионалов, практиков.
Однажды, когда я находился в Москве, меня попросили (но так, что я не мог отказать) взять на работу в артель секретарем парторганизации бывшего работника какого-то райкома. Он оказался представительным мужчиной, на внешность которого трудно было не обратить внимания. Когда мы с ним прилетели в Хабаровск, главный инженер Зимин спросил меня:
— А что он за человек?
— Ну, Сережа, я точно не знаю.
— Он хоть умный?
— Полетишь с ним на участки, узнаешь. С ними летели еще несколько наших геологов и механиков. В самолете новичок сидел рядом с геологом Федоровым, с ним и беседовал. Нового секретаря интересовало, что у нас за люди. Федоров объяснял: люди разные. «Вот сейчас прилетим в Аян, там есть горный инженер Радин. Интересный тип! Ему нравится походить на Ленина: он так же носит кепку и картавит. Но немножко ненормальный. Может ни с того ни с сего укусить».
У нас действительно работал прекрасный горняк, на самом деле картавил, была у него слабость — выпивал, из-за этого и погиб через несколько лет, выпав из вертолета. Но это случится потом, а теперь, прилетев с гостем в Аян, знакомя его с Радиным, Федоров представил спутника: «Это наш новый парторг», — и тихонько добавил, чтобы слышал только горняк: «Когда будешь говорить, наклоняйся ближе к уху, он плохо слышит». Можно представить, как тот шарахался при каждом наклоне к нему картавившего Радина.
В другой раз Федоров и новый секретарь летели на участок Володи Топтунова. И тут Федоров говорил, как бы между прочим: «Замечательный человек… К несчастью, у него открытый сифилис». Когда прилетели на участок, и Топтунов пригласил нового секретаря пожить у него в квартире, тот предпочел большую часть ночи прогуливаться по поселку.
Вопрос Сережи Зимина «Он хоть умный?» напомнил мне другой эпизод, случившийся в поселковой гостинице. Это был барак, в котором стояли в два ряда 30 коек и были две железные печки. Десятка два наших старателей и летчики двух самолетов Ан-2 только побросали на кровати свои вещи, как входят две девчонки лет по пятнадцать. Одна из них, обращаясь ко всем, говорит: «Кто хочет?» Общий смех, летчики и горняки знают друг друга. А секретарь парторганизации — он всегда секретарь! — возмутился: «Как нам не стыдно!» Девчонка посмотрела на него с жалостью: «Красивый, а дурак!» Печки в бараке топились, было жарко, девочки ходили голыми. Секретарь, наверное, покинул бы барак, но на улице было холодно. А лихая девчонка время от времени вызывающе подходила к его койке, улыбаясь: «Красивый, а дурак!»
Федоров был мастером на розыгрыши. В Якутии, в Аянской автоколонне, которая работала с нашими шоферами, был алданский механик по имени Олег. Бывают такие люди, которых окружающие терпеть не могут. Вероятно, к ним относился и Олег, успевший напакостить всем. Шоферы настолько ненавидели его, что однажды, ругаясь с ним, пригрозили: «Если будешь таким, то точно когда-нибудь станешь не Олегом, а Ольгой». Однажды над ним подшутили довольно зло. Нужно сказать, что, если так по-сволочному поступили бы с другим человеком, шутника могли буквально разорвать. Тот же Федоров вернулся из Алдана, где жила жена этого механика, и рассказал историю в кругу шоферов, но так, чтобы слышал Олег. В Алдане, говорил Федоров, он познакомился с симпатичной женщиной (назвал имя жены Олега), был у нее дома. И Федоров начал рассказывать с подробностями, о которых постарался разузнать в Алдане, какая в квартире мебель, какие книги, даже какая кошка. Механик, не дослушав рассказ, схватил машину и рванул в Алдан. А расстояние от Белькачей до Усть-Маи, от Усть-Маи до Якутска, от Якутска до Алдана — полторы тысячи километров… И такими бывали «шутки».
Женя Луговой, работавший главным инженером, додумался в присутствии первого секретаря Аяно-Майского райкома партий) рассказать анекдот о том, как русский и якут на охоту собирались. Тот обиделся: «Чтобы вы знали, якуты никогда не были дурнее русских. И даже англичан!»
Лугового я за глупость отчитал, а в голове вертелось лагерное: «Этап пришел — два фраера и якут». И вспомнился еще один «представитель власти».
С пилотом Сашей Ногтевым мы летали очень часто. Позже он стал командиром Ту-114 на маршруте Москва — Хабаровск. А в тот раз вылетали из района в Якутск, загрузившись мороженой рыбой. Экипаж очень торопился. Смотрят — на рыбе лежит, свернувшись, человек. Второй пилот пинает его ногой, спрашивает: «Ты как сюда, бога мать, попал?» Тот, совершенно пьяный, бормочет: «Кеска… депутат… комперенция…» — и ни слова больше. Пилот снова спрашивает его, ответ тот же: «Кеска… депутат… комперенция…»
