— Думаю, стоит попробовать. Я ему напишу.
— Прошлым вечером я читал новые главы парижской книги — это просто замечательно, Папа. Как будто я сам жил в Париже в те годы, и теперь, приехав в Париж, я словно вернусь в свое прошлое.
— Как ты думаешь, зажарит меня Конгресс на сковороде за то, что я хорошо пишу о бедном Эзре?
— О нет, это все прошло. Я даже сомневаюсь, что нынешний Конгресс знает, кто такой Эзра Паунд.
Эрнест был весь в сомнениях: что публиковать в первую очередь — «Опасное лето» или книгу о Париже. Он вообще был не уверен в том, что «Опасное лето» должно выйти отдельной книгой. После долгих мучительных дискуссий я предложил продолжить наш разговор, когда он приедет в Нью-Йорк. Я просил его предупредить меня о своем приезде заранее, чтобы организовать для него консультацию у известного окулиста, к которому было трудно попасть на прием.
— Не переживай, если я не попаду к нему, — сказал Эрнест, — вряд ли с моей роговицей кто-нибудь сможет что-то сделать.
На следующий день мы собирались поплавать на яхте месте с Мэри и Онор, но Грегорио сказал, что море не годится для прогулки и будет таким еще дня четыре. Тогда мы с Эрнестом поехали в Гавану и выпили по дайкири в «Флоридате», а потом Эрнест пошел в банк забрать хранившуюся там рукопись своего нового романа «Морская охота». Мэри считала, что из этого короткого романа может получиться хороший фильм, и Эрнесту хотелось знать мое мнение по этому поводу. В самом верху первой страницы над заголовком Эрнест написал «Море (Главная книга, часть 3)». Так он давал понять, что рукопись представляет собой морскую часть того, что он называл «большой книгой», или «блокбастером». Он планировал, что эта большая книга будет состоять из трех частей: «земля», «море» и «воздух».
Вечером я прочел рукопись. Мэри была абсолютна права — это был увлекательный приключенческий роман, действие происходило на Багамах во время Второй мировой войны. Сюжет романа — история погони за сбежавшей командой утонувшей нацистской подлодки. По сути, это были романизированные приключения самого Эрнеста (Томаса Хадсона в книге) на «Пилар» в 1943 году. Роман до сих пор не опубликован, но, несомненно, заслуживает этого.
Когда я высказал Эрнесту свое мнение, он решил перечитать рукопись. После того как Онор прочитала ему роман вслух, он задумчиво произнес:
— Я бы изменил кое-что. Может, после парижской книги, если еще буду видеть.
Я пытался отговорить Эрнеста ехать в аэропорт провожать меня. Он плохо чувствовал себя из-за жары и болячек, но он настаивал.
— В эти дни по дорогам трудно ездить, — сказал он, — а я хочу быть уверенным, что у тебя все в порядке.
Нам удалось достать билет на самолет только благодаря тому, что один из кубинских друзей Эрнеста работал в аэропорту. Кастро сократил количество рейсов в США до двух в день, а желающих улететь было множество.
В машине Эрнест повернулся ко мне и сказал:
— Хотч, я не мог спать всю ночь. Я не собирался ничего говорить, поскольку дело есть дело и ты уже столько раз спасал меня, но есть нечто, без чего я просто умру.
— Что ж, если я чем-то могу помочь…
— Эта ситуация с «Лайфом». Знаю, все решено, и по закону, но Боже мой! Как я мог тогда подписать такое! Я получу за эту вещь, которая будет печататься в трех номерах, меньше, чем получил за «Старика и море», напечатанного в одном. Ты же видел, сначала думали, что это будет одно, а потом выяснилось, что получается совсем другое, и я сам загнал себя в угол. Но у меня впереди тяжелый год — налоги огромные, и я просто не представляю, как, из каких денег я смогу их заплатить. Не хочу занимать у «Скрибнере». Теперь, когда старого Чарли уже нет, мне как-то неловко брать у них деньги. Но понимаешь, похоже, эти сорок тысяч — все, что мне удастся заработать в тысяча девятьсот шестидесятом году. А мне нужно снова ехать в Испанию, чтобы еще чуть-чуть поработать над «Опасным летом» и послать им кое-какие последние изменения в текст, а это еще сожрет кучу денег.
Он так просил, что я, несмотря на все мои слова о контракте, установленных им самим сроках и так далее, в конце концов произнес следующее:
— Ну что же, пожалуй, я поговорю с Эдом Томсоном, когда вернусь в Нью-Йорк.
— Пообещай ему, что он первый получит парижскую книгу. Вместе с симпатичными парижскими картинками. Для журнала это будет находка.
— Ну ладно, Папа, сколько ты еще от них хочешь получить?
— Если бы они дали семьдесят пять тысяч, я бы мог сорок потратить на налоги, а на остальные тридцать пять жить.
Я знал, что годовой доход Эрнеста от издания его книг составлял около ста тысяч долларов, кроме того, у него были крупные суммы в ценных бумагах, большую часть которых он приобрел еще лет двадцать — тридцать назад. Конечно, налоги были несопоставимы с его доходами, но я уважал стремление Эрнеста каждый год жить на то, что заработано именно в этом году. Правда, человеку, достигшему такого положения, как Хемингуэй, придерживаться такой позиции довольно трудно. По-видимому, это его стремление шло из далеких времен юности, когда он жил впроголодь, испытывая серьезные лишения.
Аэропорт был переполнен, а около кассы собралась огромная толпа. Пришлось воспользоваться приемами, освоенными в нью-йоркском метро, чтобы пролезть к окошку. Когда же мне это удалось, выяснилось, что утром Кастро выпустил указ, отменяющий все рейсы в США до последующих его распоряжений. Это была ответная акция на новое требование американского правительства — в Америке заправка горючим всех кубинских самолетов должна производиться только за наличные.
Мы выбрались из толпы, и Эрнест повел меня к зданию терминала, где работал его старый приятель, знавший Эрнеста еще в тридцатых годах, — тогда он привозил в Ки-Уэст контрабандный ром. Эрнест тихо поговорил с ним о чем-то, и кубинец, подхватив мой чемодан, велел ждать его через десять минут на летном поле, у другой стороны здания.
Пока мы его ждали, Эрнест дал мне бумаги, на которых он делал пометки для «Опасного лета».
— Я предлагаю еще кое-какие сокращения, — сказал он, — ты можешь почитать в дороге. Ты знаешь, как ехать из Ки-Уэста?
— Конечно.
Друг Эрнеста посадил меня на свою «Сессну», и мы полетели в Ки-Уэст, не проходя гаванскую таможню. Там я нанял шофера, и мы замечательно доехали до Майами, где я уже купил билет на рейс в Нью-Йорк. Сидя в самолете, я вытащил бумаги, которые мне дал Эрнест. Это были записи номеров страниц и указания. Некоторые из них отменяли те сокращения, на которые он согласился раньше, взамен предлагалось убрать другие куски, но в основном в этих заметках просто уточнялись принятые раньше решения. Он писал все это в большей степени для самого себя, суммируя то, что мы договорились сделать.
