Клюев писал в эти дни в письме: «Я живу в непробудном кабаке, пьяная есенинская свалка длится днями и ночами. Вино льется рекой, и люди кругом бескрестные, злые, неоправданные. Не знаю, когда я вырвусь из этого ужаса».
Некоторым утешением было для Клюева общение с Айседорой Дункан, подарившей поэту свою фотографию с надписью. По этому поводу Клюев сообщал в письме Архипову: «Я ей нравлюсь и гощу у нее по-царски».
Из дневника Галины Бениславской:
«Ведь что бы ни случилось с Е. и А., но возврата нет (…)
Если внешне Е. и будет около, то ведь после А. — все пигмеи, и несмотря на мою бесконечную преданность я — ничто после нее (с его точки зрения, конечно). Я могла бы быть после Л.К., З.Н. (Лидии Кашиной, Зинаиды Николаевны Райх — Авт.), но не после нее. Здесь я теряю».
Собственно говоря, так и было в их отношениях: ценил ее Сергей за преданность. Как женщину не любил никогда.
А в воспоминаниях в 1926 году Бениславская написала:
«Быть может, прав Сергей Александрович: «Клюев расчищал нам всем дорогу. Вы, Галя, не знаете, чего это стоит. Клюев пришел первым, и борьба всей тяжестью на его плечи легла (…)
Быть может, потому, несмотря на брезгливое и жалостное отношение, несмотря на отчужденность и даже презрение, Сергей Александрович не мог никак обидеть Клюева, не мог сам окончательно избавиться от присосавшегося к нему «смиренного Николая», хотя и не хотел этого.
Быть может, из благодарности, что не пришлось ему, Есенину, бороться с этим отвратительным оружием, ханжеством и притворством, в руках; что благодаря Клюеву не испоганилась вконец и его душа, а эта борьба коверкала душу — это и Сергей Александрович сам по себе почувствовал, об этом не раз он с болью вспоминал в последние годы, когда стал подводить итоги, когда понял, что нет ничего дороже, как прожить жизнь «настоящим», «хорошим», когда видел в себе, что все это гнусное все же не захлестнуло подлостью душу, и с детской радостью и гордостью говорил:
Зинаида Николаевна Райх с детьми Константином и Татьяной Есениными, 1925 г.
«Я ведь, все-таки, хороший. Немножечко — хороший и честный».
И на самом деле Сергей Александрович по существу был хорошим, но его романтика, его вера в то, что он считал добром, разбивались о бесконечные подлости окружавших и присосавшихся к его славе проходимцев, пройдох и паразитов. Они заслоняли Есенину все остальное, и только, как сквозь туман, сквозь них виделся ему остальной мир. Иногда благодаря этому туману казалось, что тот остальной мир и не существует, И он с детской обидой считал себя со своими хорошими порывами дураком. И решал не уступать этому окружению в хитрости и подлости, и почти до конца в нем шла борьба этих двух начал — ангела и демона.
А «повенчать розу белую с черной жабой» он не сумел, для этого надо очень много мудрости, ее не хватило».
Читаешь эти, такие противоречивые, строки Бе- ниславской и невольно думаешь: и это пишет женщина, которая, как все уверяют, без памяти любила Есенина?! Любила ли? Или выполняла долг — любить и воспитывать?
Исследователи считают, что перед смертью не лгут. Должно быть, так. Но тогда как понять ее любовные связи? Без памяти любила Есенина, а отдыхать на Черное море поехала с Покровским, а замуж собралась за сына Троцкого? И это все в одно и то же время. А как понять тогда ее письма Эр- лиху — теперь они опубликованы — написанные через три месяца после гибели Есенина, когда еще все раны кровоточат, письма такие пустые, бессодержательные, удручающе равнодушные, с потугами на скоморошество, словно человеку все трын-трава? Обмениваясь письмами, ни Эрлих, ни Бениславская ни словом не обмолвились о человеке, которого они так любили! Возможно ли такое?
Софья Толстая не через три месяца, а через семь лет напишет в годовщину смерти Есенина: «Господи, Сереженька мой, как я могу жить без него и думать, что я живу, когда это только гнилая, затрепанная оболочка моя живет, а я ведь с ним погибла».
Это крик души. Так пишут, когда сердце истекает кровью. Но об этой любви почему-то не принято говорить.
Такие документы, как «Послание евангелисту Демьяну», сохранили и донесли до потомков те люди, которые подверглись репрессиям: ссыльные и узники ГУЛАГа. Людмила Васильевна Занковская и ее супруг работали по распределению в Мурманской области. Однажды, после их лекции один из слушателей, расстегнув свою телогрейку, вытащил из огромного кармана, пришитого грубыми стежками, маленький клочок бумаги, на котором был отрывок из «Страны Негодяев», в те годы еще не опубликованной поэмы.
Благодаря этим людям было найдено и «Последнее письмо Галины Бениславской». Письмо впервые опубликовано в книге Л. Занковской «Новый Есенин» в 1995 г. (И тоже, как «Послание…», не включено в Полное собрание сочинений). Вот что было в письме Бениславской от 16 июля 1925 года:
«Сергей, если Приблудный когда-либо в своих мерзостях пойдет далеко, и притом окружающие забудут, кем он был до сих пор, расскажи об этом Яне (Яне Козловской — Авт.), она, быть может, поможет выявить его физиономию, но только, если это действительно будет нужно, и если он начнет именно тебе делать гадости… Яна тебе большой друг; несмотря на то, что она на жертвы не пойдет, это верный друг.
А Соня Виноградская — ты даже не представляешь, от чего она спасла тебя в 1923 году. Запомни это.
Из твоих друзей — очень умный, тонкий и хороший — Эрлих. Это, конечно, не значит, что ему ничего от тебя не нужно. Но на это, что ему надо, он имеет право. Больше среди них я никого не видела.
Знай еще: Сахаров — Сальери нашего времени, немного лучше, но и намного хуже пушкинского. Он умнее того Сальери и сумеет рассчитать, чтобы не только уничтожить тебя физически (это ему может не понадобиться), но и испортить то, что останется во времени после тебя. Не будь дураком и в дураках, не показывай беспардонную храбрость там, где ее смешно показывать. Ты не имеешь права давать волю твоему истеричному любопытству и лететь в огонь. Помни, что Сахаров может дать только плохой конец, только унизить тебя. Он хорош, пока ты силен и совсем здоров. Имей силу уйти от него. Несмотря на то, что он много отдал тебе. Ты же не виноват, что ему дано очень много, но не все, чтоб быть равным тебе. А зло против тебя у него в глубине большое, ты это как будто сам знаешь.
Ну, а остальных ты видишь? Не слишком доверяй себя Анне Абрамовне (Берзинь). Здесь можно ошибиться и в хорошую, и в плохую сторону. Хорошего она много сделала, и все же внимательно смотри. Мне кажется, тебе надо устроить свою собственную пристань, чтобы не бросать якоря в открытом море. Плавай, но знай, где твоя пристань.
