Как будто в Голливуде!
Я с трудом узнала Шона Коннери с нацепленными усами, с головой, лысой как коленка. Позже я поняла, что искусно прилаженный парик придает ему во время съемки вид неотразимого соблазнителя. Здесь был также Стефен Бойд, мой партнер по фильму «Ювелиры при лунном свете». Наконец-то хоть одно знакомое, почти родное лицо! Перед Эдвардом Дмитрыком я робела. Он был жестким, холодным режиссером с военными замашками. В нем не было никакого шарма! С момента отъезда мы были на ножах. А по приезде почти ненавидели друг друга!
Со мной случился нервный кризис, я не могла с ним справиться, отказывалась распаковать свои чемоданы.
Через двое суток я успокоилась, смирилась, покорилась, повторяла по-английски текст как попугай, меня проглотила адская машина кинематографа. Ольга и Гюнтер уехали.
* * *
Через фотографа «Франс-Суар» Серж прислал мне длинное грустное письмо. Он написал песню «Инициалы Б.Б.», ностальгический гимн, навеки прославляющий образ обожаемой богини.
Моника ворковала с Эндрю Биркином, но имела то преимущество, что не была на устах у всех. Однажды ее возлюбленный поручил ей заняться своей младшей сестрой Джейн, которая должна была приехать на следующий день. Ей было 18 лет, она только что испытала серьезное разочарование в любви, результатом которой стала малышка Кейт, привезенная в корзине! Эта молодая женщина, почти девчонка, с большими глазами лани, растрогала всех. Она была настоящая, естественная, без всякого наигрыша, очаровательная и красивая, красивая, как маленькая принцесса из сказки.
Она жила вне времени. У нее был собственный мир!
Однажды Эндрю пришел попрощаться с нами: на следующий день он уезжал в Париж вместе с Джейн, беби и корзиной.
Продолжение известно…
Маленькая хорошенькая лань повстречала по случайности, такой же непредвиденной, как и неизбежной, большого злого волка.
Она полюбила его — он ее тоже… не полюбил.
Я чуть не умерла, когда услышала эту песню в исполнении Сержа и Джейн. Но все было в порядке вещей! Я не держу на них зла. Наоборот, злюсь я на себя — за свою трусость, нерешительность. Я считала, что все мне обязаны, я неосознанно причиняла зло, и оно вернулось ко мне, камнем на сердце.
* * *
Прежняя неопределенность в отношениях с Гюнтером оставила у меня горький привкус, от которого надо было избавиться во что бы то ни стало.
* * *
Вернувшись в Париж, приласкав Гуапу, которая не знала, как выразить свою радость по поводу моего появления, поцеловав родителей и вдохнув жизнь в квартиру на авеню Поль-Думер, я умчалась в Базош к моим дочкам-собачкам.
Бедные малышки скучали без меня. Я подозревала, что сторожа обращаются с ними не лучшим образом.
О, мои собачки, мои любящие и любимые подружки, мои сообщницы, мои нежные, мои ласковые!
Начинался май 1968 года.
В великолепном поместье на виа Аппиа Антика в Риме Гюнтер собрал весь свой «двор», включая сценаристов и продюсеров, работавших в прошлом году. Патрик Бошо, мой зять, которого предполагали на роль молодого героя, также был здесь вместе с Мижану. Моника, подружка Самира, не отходила от меня ни на шаг, как Самир от Гюнтера. К нам присоединилась рыжеволосая Кароль. Образовалась разнородная компания, где мужской клан противостоял женскому.
Это благословенное пребывание в Италии позволило мне не быть замешанной в трагических событиях революционного мая, которые навсегда погубили образ Франции. Мы с тревогой следили за нарастанием угрозы гражданской войны, получая тревожные новости от друзей, бежавших из Франции, ввергнутой в огонь и кровь.
За каждым шагом Де Голля мы следили по телевизору.
Его твердость в данной ситуации лишь усилили наше уважение к нему.
Пока Кон-Бендит, Красный Дани, призывал к насилию, к разврату, к углублению кризиса, Сорбонна превратилась в большой публичный дом. Оргии выплеснулись на улицы! Горели автомобили на разбитых улицах, булыжник превратился в оружие, витрины были разбиты, магазины разграблены, испуганные жители прятались за закрытыми ставнями и дверями.
Какая грустная и плачевная страница истории!
В этой политико-порнографической магме Франция потеряла все.
Однажды утром Гюнтер объявил мне, что должен срочно уехать на Канарские острова. Что он там забыл? Его путаный ответ не внес ясности. Самир сопровождал его, оставив Монику и меня на попечение Маргарет, его верной горничной, старой лицемерки.
Мы с Моникой воспользовались ситуацией и рванули в Рим на «порше» Гюнтера, за рулем которого была я, обгоняя всех пеших, конных и автомобильных ухажеров столицы. В баре рядом с ратушей мы встретились с юным продюсером, млевшим по мне, и его другом Марио Адорфом, итало-немецким актером, который пожирал Монику глазами. Наши побеги вызвали ненужное любопытство, и мы перестали ездить в Рим из осторожности, зато пригласили к себе наших возлюбленных, которые легко могли затеряться среди череды ежедневных визитеров. Продюсеру не хватало вкуса, обаяния, он был банален — ни красавец, ни урод, но я могла изводить его как хотела и использовала его, чтобы отомстить Гюнтеру за его безразличие.
Наступила окончательная неотвратимая развязка.
Однажды утром я обнаружила Маргарет спрятавшейся за дверью, когда я выходила из нашей с Гюнтером спальни. Со смущенным видом она принялась уверять меня, что Гюнтер попросил ее переслать на Канары какую-то одежду, забытую им, и она должна обязательно передать ее другу моего мужа, который ждет в аэропорте, а уж он отвезет вещи… Путаясь в сумбурных объяснениях, Маргарет все время кидала подозрительные взгляды в сторону спальни. Добрая женщина страшно раздражала меня: что ей здесь понадобилось! Если моему мужу что-то нужно, он мог напрямую попросить меня, а не прибегать к услугам служанки-детектива. Но он даже не позвонил мне, предпочтя эту идиотку!
В течение всей первой половины дня Маргарет была неуловима, она испарилась. И вдруг она появилась, с хитрым видом, медоточивая, передала мне письмо от Гюнтера. В письме сообщалось о разрыве, причем основывалось оно на показаниях Маргарет. Муж писал мне, что больше не может мириться с изменой в собственном доме, где его выставляют в неловком положении, наставляют рога на глазах его друзей, сотрудников и слуг! Кровь застыла у меня в жилах. Мне казалось, что я теряю сознание.
Маргарет с насмешливым видом наблюдала за мной. Я бы с удовольствием отхлестала по щекам эту стерву.
Я была ошеломлена. Конечно, я изменяла Гюнтеру, и он вернул мне это стократ, но в данном случае ничего не было. Я чувствовала, что мне не удастся оправдаться. Все рушилось вокруг меня, передо мной разверзлась пропасть, я медленно начинала понимать, какую цену мне придется заплатить за собственное непостоянство, легкомыслие, эгоизм, нетерпимость. Я поняла, насколько я привязана к Гюнтеру, как люблю его, и это в тот момент, когда я навсегда теряла его.
