Токаревы. «Это такая радость, что все недоразумения между нами наконец рассеялись! – напишет Владимир Николаевич Абрамову в ответном письме от 15 мая 1978 года. – Я всегда считал Вас одним из выдающихся прозаиков нашего времени, внимательного и заинтересованного, несмотря ни на что, следил за Вашим творчеством, и наш нелепый конфликт всё это время тяжёлым камнем лежал на моей душе». Нельзя упрекнуть Токарева в неискренности. Ещё 6 мая 1972 года он отправит Абрамову письмо, на которое тот не ответит: «Мы написали друг другу много резкостей и колкостей. Отношения испорчены полностью. Никто на этом ничего не выиграл».
Интересно, но в конечном итоге Фёдор Абрамов разрешит Токареву стать единоличным создателем пьесы, убрав свою фамилию из авторов инсценировки. Вот он момент истины душевного благородства Фёдора Абрамова. С этим уж не поспоришь!
А Владимир Токарев, в свою очередь, в своих письмах будет по-прежнему убеждать Фёдора Абрамова, что оригинал и инсценировка – вещи разные. Он напишет ему 16 сентября 1978 года:
«Дорогой Фёдор Александрович,
как мне убедить Вас, что совершенных инсценировок не бывает в природе – потери неизбежны. А впрочем, отклониться от первоисточника не всегда является “потерей”».
Но Абрамов уже прекратил по этому поводу все споры. Они ему были не нужны.
Так, несмотря на все перипетии вокруг инсценировки «Двух зим…» начала 1970-х, 1971 год можно считать годом открытия театрами прозы Фёдора Абрамова. Именно с этого времени о желании поставить на своих сценах произведения Абрамова заявят десятки театров страны от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. «В случае, если уже кто-либо работает над инсценировкой, то это не может помешать нам создать свой вариант, учитывая творческие особенности театра…» – так, к примеру, писал Абрамову о намерении поставить роман «Две зимы и три лета» у себя на сцене Михаил Львович Лейн – главный режиссёр Московского литературного театра Всероссийского театрального общества.
Но, увы, не всем режиссёрам и артистам удастся показать всю мощь абрамовской прозы на сцене. И, конечно же, вершиной, триумфом театрального творения по Абрамову, без всякого сомнения, станут любимовские «Деревянные кони», «Братья и сёстры» и «Дом» Льва Додина, трамплином для которых, без всякого преувеличения, станет блестящая студенческая постановка «Братьев и сестёр» в 1978 году на сцене учебного театра Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии (ЛГИТМиК) при непосредственном участии профессора кафедры режиссуры Аркадия Иосифовича Кацмана и преподавателя кафедры, режиссёра Льва Абрамовича Додина.
Первая половина 1970-х годов – это не только успех абрамовской прозы на театральных подмостках, но и время глубоких огорчений. Так, ленинградский Ленком, успешно поставивший у себя на сцене «Две зимы…», отказался работать с предложенными «Путями-перепутьями». Инсценировку, подготовленную самим Фёдором Абрамовым, театр вернул автору.
Расстроенный этим событием, Абрамов летом 1972 года отправил один экземпляр пьесы в Большой драматический театр Георгию Александровичу Товстоногову, и как следует из письма Дины Морисовны Шварц, заведовавшей литературной частью театра, Товстоногов, уезжая в санаторий, прихватил рукопись с собой, пообещав обязательно прочесть. Но постановка романа «Пути-перепутья» на сцене БДТ так и не состоялась.
Не пошли «Пути-перепутья» и на сцене Московского театра им. Маяковского, работа над которыми должна была начаться в сезоне 1972/73 года. Причин тому могло быть много, достаточно вспомнить, что́ это было за время для самого Абрамова. Тогда Фёдор Александрович, согласившись на предложение Андрея Александровича Гончарова о совместной работе над постановкой, так и не дождался ответа главного режиссёра и расценил это как проявление неуважения. 13 марта 1973 года Гончаров с тревогой за исход дела, да и, по всей видимости, в своё оправдание, сообщал Абрамову в Комарово: «Глубоко убеждён, что произошло явное недоразумение. Я ответил на Вашу первую телеграмму и 7 марта ответил на вторую, поблагодарив Вас за согласие и прося встречи с театром в начале апреля в связи с двухнедельными гастролями в Польше. Кроме того, основываясь на Вашем принципиальном согласии, сообщил о нашей работе над романом в своей статье в “Правде” 1 марта. Мне казалось, что в наших отношениях существует полная ясность, поэтому Ваша телеграмма 10 марта со ссылкой на моё молчание явилась полной неожиданностью. Вновь подтверждаю наше горячее желание работать над Вашим романом, готовность встретиться в начале апреля. Надеюсь, возникшее недоразумение не помешает нашему творческому содружеству». Но эта история так и не имела дальнейшего продолжения. И наверное, к счастью для Абрамова.
«По душе мне и Ваша смелость…»
Несмотря на весьма непростой первый опыт инсценировочной работы, в середине 1971 года судьба неожиданно свела Абрамова с драматургом из города Куйбышева (ныне Самара) Владимиром Ильичом Молько, уже успевшим значительно поработать на театральной ниве. Его пьесы успешно шли не только в Самарском драматическом театре, но и во многих других городах Советского Союза.
Владимир Молько увидел в произведениях Фёдора Абрамова огромную силу, способную покорить зрителя. Возможно, со стороны драматурга это был своеобразный шаг в пропасть, ведь добиться расположения Абрамова, да ещё в такой сложный для него период, было непросто. Однако настойчивость Молько поборола все абрамовские предубеждения, по большей части порождённые сотрудничеством с Владимиром Токаревым, и согласие на совместную работу над инсценировкой повестей «Пелагея» и «Алька» было получено.
В планы Владимира Молько входила работа над полным сочинением пьесы. Фёдор Абрамов видел совместную работу куда скромнее. В своём первом письме Молько от 23 ноября 1971 года Абрамов с присущей ему категоричностью, с опаской за исход дела, но и тем не менее давая свободу в работе, писал:
«Как же будете домысливать, развивать характеры, которые рождены не Вами? Может быть, лучше всё-таки остановиться на инсценировке?
Впрочем, Вам, как говорится, виднее. Я только о чём хочу заранее предупредить Вас: я не смогу много работать над пьесой – у меня нет для этого времени. И давайте уж ещё об одном договоримся: если пьеса Ваша мне не понравится, не обессудьте: я так и скажу Вам – не получилось…»
Фёдор Абрамов, как и всегда, ответил категорично и прямолинейно. Конечно, обратись к нему в тот момент, скажем, Юрий Любимов, он, что было бы вполне естественно, отказался бы от предложения Владимира Молько. Но ситуация обязывала! В начале 1970-х годов Абрамова, как нам известно, подобными просьбами не баловали. А тут, как в известной пословице, на безрыбье и рак рыба!
Но союз с Владимиром Молько вопреки скептическому настрою Фёдора Абрамова оказался довольно плодотворным и дружественным, несмотря на излишне резкие высказывания писателя в адрес Молько (разумеется, только в процессе творчества).
Владимир Молько был очень заинтересован в данной инсценировке, опасался, что их сотрудничество, основанное на устной договорённости, может в любой момент прерваться, уговаривал Абрамова отказываться от других предложений, включая Театр на Таганке. Чтобы подстраховаться, Молько заявляет о создании пьесы по двум повестям Фёдора
