В караулке натопили, стало не просто тепло, а жарко. Отян поужинал, почитал и лёг спать. Ночью проснулся от холода. Потрогал печку – холодная. Встал пошёл в комнату для бодрствующей смены.
Перед печкой сидел, укрывшись шинелью, недавно прибывший в часть первогодок, москвич Дударев..
– Чего печка не горит?.
– Не знаю. Целый час колдую возле неё, сжёг уже все Уставы и газеты на растопку, а она, зараза, не горит.
Отян знал, что москвичи не приспособлены к простому быту, но не до такой же степени, что не могут растопить печь. В топке лежали толстые поленья, присыпанные углем и шевелился пепел от сожжённой бумаги. Он стал показывать Дудареву, как надо разжигать печь. Минут через двадцать стало тепло, и Анатолий лёг спать.
Перед рассветом, часов в полвосьмого его разбудила какая-то возня, шум и наверное, послышавшийся приглушённый женский голос.
– Шамсуддинов! – окликнул Отян дежурившего из бодрствующей смены солдата, работавшего до армии учителем младших классов в родном Узбекистане. Это он утверждал, что умнее Отяна и других ребят, потому что знает русский язык. А они узбекский не знают.
– Слюшаю, товарищ млядший серьжант. Чиво Ви хотели?
Он всех сержантов называл на "Вы".
– Что там за шум и какой-то женский голос. Или я ослышался?
– Я не слишаль никакого шума.
– Не валяй дурака, – строго сказал Отян и стал одеваться.
– Пойду посьмотрю, чиго там..
Шамсуддинов вышел и было слышно, что он с кем-то переговаривается.
– Шамсуддинов! Чего ты там резину тянешь?
Тот зашёл и с притворной хитростью человека с востока стал говорить:
– Ой, товарищ млядший серьжант, там какае-то девушка!
У Отяна расширились глаза.
– Какая ещё девушка, – и он стал подниматься, чтобы выйти посмотреть.
– Не ходите туда, товарищ млядший серьжант, она голая кувиркается с ребятами.
Отян всё понял. Его душил гнев и одновременно разбирало любопытство.
– Кто её впустил или привел?
– Дударев, товарищ млядший серьжант, Дударев, – с какой-то радостью сообщил он и добавил от себя:
– Он тоже с ней кувиркалься.
– От говно! Печку растопить не может, а кувыркаться…
Отян хотел поднять всех, построить и начать воспитывать, но подумал: "А что это даст? Молодые парни без женщин, увольнения только днём. Природа своё требует. Ты-то за два года уже несколько раз был дома. А построить их, значит докладывать обо всём начальству. Сам же за это безобразие получишь. Эх ма!", и сказал Шамсуддинову:
– Пусть она оденется и заведи её сюда.
Через несколько минут в комнату вошла девочка, и у Анатолия от жалости к ней до боли сжалось сердце и так сжало горло, что он чуть не заплакал.
Перед ним стояла девочка лет 15-16, с миловидным, но грязным русским лицом. На ней висела облезлая и порванная, вроде её драли собаки, заячья шубка, из-под шубки торчали две ровные, как палки ноги в порванных, с дырками, чулках. На ногах были мужские ботинки на несколько размеров больше ноги. Давно не чёсанные русые волосы сбились в брошенное сорочье гнездо. В опущенных руках она держала потёртый пуховый платок, на котором пух сохранился только по краям.
– Ты чего дрожишь?
– Не знаю. Наверное, Вас боюсь.
– А чего меня боятся?
– Ребята сказали, чтобы я тихо себя вела, а то сегодня сержант строгий.
– Свирепый? – спросил Анатолий, вспомнив характеристику, данную ему девушкой с крыши.
– Я так не сказала.
– Хорошо, садись на табурет и не бойся. Я тебя не…
Он хотел сказать "съем", но её вид остановил его, а она поняв по своему сказала:
– А чего? Можно. Вы симпатичный.
Страх у неё прошел, и она улыбалась и даже кокетничала. Отян залился краской до ушей.
– Да я не о том. Не обижу тебя.
– А-а, – протянула она разочарованно.
– Тебя как зовут?
– Клавка.
– Клава, а что другие сержанты не строгиё? Пользовались тобой?
– Ну конечно. Все пользовались.
– Кто, например?
Клава опустила голову замкнулась.
– Ну кто?.
– Не скажу.
– И не нужно. Но тебе Клава надо уходить. Здесь нельзя находиться посторонним.
– Не прогоняйте меня. Ребята обещали меня покормить. Я вчера почти целый день ничего не ела. В столовую зашла, взяла с тарелки кусочек хлеба, а тётка меня выгнала. Сукой обозвала.
– Хорошо, принесут завтрак, поешь и уйдёшь.
Она обрадовано закивала головой.
Анатолий стал расспрашивать её о ней, и она охотно рассказала.
Жила она с матерью в Заречье. Отца у неё никогда не было. "Маманя меня нагуляла", – объяснила она. Мать пьёт, в доме всегда полно пьяных баб и мужиков. Они к ней тоже приставали, но она всегда убегала. Потом её изнасиловал мамин брат, родной дядя, и она убежала из дому. Ночует по котельным, подвалам. Летом хорошо. Можно хоть на траве спать, а зимой надо прятаться. Кормится она тем, что дают.
Лучше всего у солдат. Они хоть и мучают, но не обижают. Недавно её побили две девки за то, что пришла к их солдатам. Когда она купалась? С месяц назад один добрый дедушка в котельной дал ей помыться под душем. Такой хороший был дедушка. Всегда её подкармливал. И взамен ему ничего не нужно. Он ей даже книжки интересные читал. Сейчас его нет. Она пришла к нему на смену, а другой дядька сказал, что дедушка внезапно умер от сердца. Жалко его.
Закончила всего четыре класса. В школе скучно сидеть на уроках.
Забирали в милицию, хотели отдать в интернат, но там не приняли почему-то. Как думает жить дальше? Весной получит паспорт и пойдёт работать. Её знакомая работает на трикотажной фабрике, обещала за неё похлопотать. Там есть общежитие..
Принесли завтрак. Клава с жадностью поела и попросила с собой взять хлеба. Когда она выходила, Анатолий вышел за ней. Шёл густой снег. Клава пошла в сторону аэродрома и через десяток метров только силуэт в серой шубке еле просматривался через снежную пелену. Потом и он пропал в метельной мгле.
Вернувшись в караулку, долго сидел и думал. О чём? Обо всём.
Читать Флобера о надуманных страстях богатых бездельников не хотелось. Здесь, рядом шла неизвестная ему жизнь тысяч людей, о которой он не имел ни малейшего представления. И хотя он вырос не в оранжерее, тем не менее, такой жизни он не знал. И дай Бог не знать, решил он и вместо разводящего пошёл развести караулы. Метель, которую он любил, и молодость развеяли его плохое настроение, и, вернувшись в караулку через час, принялся за чтение газет, принесённых только что военным почтальоном.
На этом дежурстве Шагиахметов вёл себя странно и подозрительно тем, что был собран, не очень разговорчив, думал всё время о чём-то и дважды переспрашивал того, кто к нему обращался. Но чёрные хитрые глазки блестели и говорили о том, что что-то "неладно в Датском королевстве", и какая-то неосознанная тревога отложилась у Анатолия в память. Но дальнейшее дежурство проходило благополучно, и, отдежурив ещё сутки, Отян вернулся в эскадрилью. Только через месяц станет ясно, что же не ладно в "нашем королевстве".
