Утром жена эдак загадочно пожелала мне успехов и ушла на работу с восьми ноль-ноль. Мне — к девяти, посидел еще немного, подхватил свой шарообразный рюкзак и зашагал степенно к ДОФу.
Смотрю — через пару домов стоит на дороге моя вчерашняя нимфа-искусительница, а рядом с ней, на скамейке — огромный рюкзак. Ну, думаю, опять чудеса начинаются, внимательно осматриваюсь по сторонам.
— Здрасьте…
— Здрасьте, — улыбается очаровательно, а у меня сознание помутилось, как у кочегара из матросской песни.
— Что же он у вас такой огромный? Помочь? — ну кто, скажите мне, кто прочь помочь красивой улыбающейся девушке, да еще удаль свою показать? А? То-то.
— Да, — говорит, — а то я собрала альпинистское снаряжение на всю группу, должен был подойти знакомый один, помочь донести, да что-то вот нет его… Скажите там, возле ДОФа, что я тут сижу, жду, пусть на машине подъедут…
— Это уже вызов, если не оскорбление. Я ж гиревик, чемпион ТОФ. Есть шанс отличиться, отыграться за провал в канализацию.
— Не доверяете?
— Да нет, просто он действительно очень тяжелый, килограмм пятьдесят.
«Ни хрена ж себе, — думаю, — золотое оно что ли, это снаряжение?» Но молчу об этом, а вслух говорю, что это не так уж и много, выдержат лямки?
— Выдержат, а вот вы? Вдруг упадете еще, — и глазки так опустила. Это намек на вчерашнее падение, ясно. Молча подседаю под рюкзак, надеваю лямки и легко встаю, даже слегка подбросил его и крякнул — показалось, что в рюкзаке тоже что-то крякнуло?..
— Ну, как?
— Вес взят, нормально! — радостно отвечаю, а в рюкзаке аж все шестьдесят четыре!
— Ну тогда пошли, только поосторожней…
Пошли. Для гиревика, который под двумя двухпудовками стоит десять минут, шестидесятичетырехкилограммовый (вот слово длинное, уф, еле выговорил!) рюкзак — не в тягость. Тем более что там гири нужно непрерывно толкать от груди вверх на прямые руки, а здесь весь груз равномерно распределен на плечах и пояснице, все так удобно… Идем. Молчим.
— А как вас зовут? — подает первой голос моя спутница.
Вот болван, надо же было самому первым представиться!
— Николя, — отвечаю совершенно по-идиотски. Это производит должный эффект.
— Хорошо, что не Дормидонт, — вмешивается внутренний голос. — А дальше?
— …именно так называли меня знакомые женщины в Париже, — как говорится, Остапа несло. — А вас как зовут?
— Таня, — с улыбкой отвечает. — И давно вы были в Париже?
— Давненько… я там всю жизнь не был, и так тянет, — отшучиваюсь словами Жванецкого.
У ДОФа все уже в сборе. Пестрая толпа туристов, человек двенадцать.
— О, Татьяна! Привет!
— Привет! А я вот пополнение привела. Знакомьтесь: Николя.
Я представляюсь нормальным полным именем, от стыда провалиться готов… хотя, пожалуй, лучше не надо. Смутные предчувствия кольнули и тут же отпустили, Таня мне мило так улыбается…
— Давай сюда рюкзак! — из кузова.
— Он тяжелый, — предупреждаю я и снимаю рюкзак через колено. Толкаю его в дверь кунга, его подхватывают, тащат.
— Ох, ничего ж себе! Там что? Чей это?
— Поехали, нам ВАИ нужно до десяти проскочить, — старший подвел итог погрузки. Он же был и водителем.
Дверь захлопывается. Полутьма. Таня где-то в углу, возится в полумраке со своим рюкзаком. Я молча приглядываюсь к компании. Каждый коллектив состоит из микрогрупп. Думаю, к кому примкнуть. Хотя — что тут придумывать, меня привела Таня, значит, я ее «друг». Будь что будет.
По дороге к вулкану где-то останавливались, любовались красотой природы, фотографировались. Присмотрелся повнимательней. Рыбачий — поселок небольшой, так что половина народа оказалась знакомой, но не близко: где-то видел, где-то встречал…
Приехали. Стали разбивать лагерь. Мое дело любимое — заготовка дров. Рюкзаки из машины вытащили, бросили на землю, и я пошел с топориком на поиски. Потом запалили костер, и все было нормально.
Дело к вечеру. Поужинали в общей суматохе и неразберихе, разошлись по палатками — завтра восхождение. Я топчусь на месте. Подходит один знакомый, и как-то загадочно, что ли — то ли спросил, то ли ответил: «У тебя вообще-то есть место в палатке?» Вопрос провокационный, отвечаю уклончиво: «Ну, есть, наверно.»
— А, ну все ясно, — подмигнул заговорщически и в свою палатку — шмыг!
— Николай! А чего в палатку не идешь? — это из Таниной, двухместной, а при желании — и трехместной. Я — в замешательстве…
— Да… рано еще. Пойду, искупаюсь… тут речка недалеко, — пытаюсь оттянуть неизбежное.
— Да вода ж ледяная!
— А-а, вот в этом вся и прелесть. Я — морж.
— Ну, смотри.
Нет, я и на самом деле морж, можно сказать, с детства. Кстати, моржом я тоже стал случайно, правда, это отдельный рассказ. «М-да, — думаю, ситуация. У нее муж в автономке, у меня жена на работе, а придется ночевать в одной палатке. А глаз сколько, хотя — какое им дело. И деваться некуда, и ничто человеческое мне не чуждо… Ладно, пойду для начала охоложусь. Надо иметь холодный ум, чистые руки и горячее сердце — так Железный Феликс учил. А там посмотрим».
Искупался. Руки и ноги стали чистыми и холодными. Сердце наоборот, стучит, как пламенный мотор, а в голове — сумятица. Козьма Прутков учил: «Если жена изменила тебе, а не Отечеству — радуйся!» В конце концов, ночь в палатке с очень молодой, красивой и интересной женщиной — это еще не значит заниматься сексом.
— Ну-ну, — это внутренний голос, — и что она о тебе подумает?
— Заткнись. Она же туристка, — возражаю я, вспоминая «Кавказскую пленницу».
— Во-во, — подтверждает внутренний голос и уходит куда-то вглубь, издевательски хохоча, как Мефистофель.
Ее палатка — на отшибе, почти отдельно от лагеря. Специально что ли? Или случайно? Ни фига-с, это у нас, мужиков, все случайно, а у женщин каждый взгляд, каждая слезинка, каждая улыбочка продуманы тщательно и подобраны на все случаи жизни… Эта мудрость открылась мне слишком поздно… «О, женщины! Коварство — ваше имя!» Это изречение Шекспира я, конечно, знал, но не придавал ему должного значения. Думал, старина Билл перегибает. Как бы не так!
Однако, как я уже говорил, деваться некуда. Солнце уже спряталось за сопками, вокруг сильно похолодало, ночью наверняка будут заморозки. А я — в спортивных трусах и в майке, да махровое полотенце через плечо. К машине подхожу — все двери закрыты на замок. Мой рюкзак — там, в палатке. В ПАЛАТКЕ.
— Можно? — робко вопрошаю внутрь. Там темно. Нащупываю в темноте свободное место и ложусь. Гробовое молчание, только посапывание легкое. Спит…
— Нет, тебя ждет, идиота, — измывается внутренний голос, и я с ним частично согласен. Холодно… Пытаюсь укрыться махровым полотенцем внутренний голос ржет, как Буцефал.
