4. Свадьба
Февраль 2008 года
Когда я с Моной гуляла по проспекту Хайл, то не замечала, как летит время. Иногда мы так сильно прижимались мордашками к витрине любимого магазина, что вечерние платья исчезали за запотевшим перед нашими глазами стеклом. Можно было часами смотреть на белый свадебный наряд манекена. Настоящее бальное платье! Как сильно оно отличалось от черных покрывал, в которые кутались с головы до ног женщины на улицах.
— Inch'Allah[16], у тебя будет такое, когда наступит день свадьбы, — шептала Мона, не отрывая от витрины сверкающих глаз, обрамленных платком. Она всегда прятала за ним лицо, когда выходила из дома.
* * *
Мона редко улыбалась. Ей не довелось испытать радостей свадебной суматохи. Сестру выдавали замуж на скорую руку, так что единственной праздничной деталью стало голубое платье. О других обстоятельствах своего замужества Мона предпочитала молчать. С тех пор как ее муж неожиданно исчез в неизвестном направлении, я ни разу не слышала, чтобы она о нем говорила. Наверное, он уехал куда-то далеко от Йемена, но у меня хватало ума не расспрашивать родных о его судьбе. Мона не любила, когда к ней приставали по этому поводу. Сестра ограничивалась тем, что шептала мне на ушко: «Все, чего я тебе желаю, это быть счастливой и найти доброго и заботливого мужа».
Я и представить себе не могла, что этот день наступит так скоро.
* * *
Впрочем, я вообще слабо представляла себе, что такое замужество, и воображала, что на свадьбу обязательно устраивают большой праздник, с кучей подарков, шоколада и драгоценностей. Новый дом, новая жизнь! За несколько лет до этого мне довелось принять участие в некоторых церемониях, когда замуж выходили дальние родственницы. Помню, было много музыки и танцев. Одетые в balto — праздничные черные одежды, — женщины двигались невероятно изящно. На лице — искусный макияж, волосы уложены в парикмахерской, совсем как у моделей, которые изображены на этикетках от шампуня. А у самых кокетливых челка была украшена маленькой заколкой в форме бабочки. На этих праздниках всегда было так весело! Помню, как руки и запястья молодоженов украшали узорами из хны, в основном используя цветочный орнамент. Это выглядело невероятно красиво. Я говорила себе, что однажды и мои руки будут украшены хной.
* * *
Папины слова прозвучали как гром среди ясного неба. Когда Aba объявил, что настал мой черед, я не сразу поняла, о чем он говорит. И вначале даже восприняла эту новость с некоторым облегчением, словно наконец-то появилась надежда на спасение: жизнь дома стала просто невыносимой. С тех пор как отец потерял работу в муниципалитете, он так и не смог устроиться на постоянную службу. Мы всегда были должны хозяину квартиры, который регулярно угрожал нас выселить.
Чтобы хоть как-то сэкономить, Omma готовила только рис и овощное рагу. Я стала учиться помогать ей по хозяйству. Мы вместе готовили shafout, большие блины, которые поливают ароматным йогуртом с луком и чесноком, и bin al sahn, восхитительный десерт с медом. Когда отец приносил домой достаточно денег, мама отправляла одного из братьев купить курицу, которую готовили специально для пятницы, священного дня недели по мусульманскому календарю. О мясе мы даже и не думали: оно стоило слишком дорого. Наверное, в последний раз я ела fatah — рагу из говядины — в ресторане, куда нас пригласили родственники, чтобы отметить Аид, конец рамадана. Тогда нам даже разрешили пить «Pepsi», черную газированную воду, которую привозят из Америки. А когда мы уходили, официант побрызгал мне на руки духами, совсем как взрослой. После этого ладошки пахли так здорово!
Omma также научила меня печь лепешки. Мама разжигала огонь, я тем временем месила тесто; потом мы вместе выкладывали плоские лепешки в форме полной луны на tandour, традиционную печь. Но однажды нам пришлось отдать tandour в обмен на несколько купонов с черного рынка. Каждый раз, когда деньги заканчивались, мама продавала что-то из своих вещей. Она уже перестала рассчитывать на отца.
А потом настал день, когда продавать было уже нечего. Чтобы заработать хоть немного денег на еду, братья присоединились к толпам маленьких бродячих продавцов. Они стучатся в окна машин, стоящих на светофоре, и за несколько монеток предлагают пассажирам упаковку жвачки или пачку бумажных салфеток. В конце концов Мона тоже стала одной из них. Но попрошайничество сыграло с ней злую шутку. Буквально через двадцать четыре часа сестру схватила полиция и отправила на несколько дней в специальное место для людей, совершивших глупости. Вернувшись домой, Мона рассказала, что там она встретила женщин, которых обвиняли в том, что они встречались с несколькими мужчинами сразу, и охранники в тюрьме таскали их за волосы. Оправившись от потрясения, Мона снова отправилась просить милостыню — и опять нос к носу столкнулась с полицией. После второго заключения сестра решила отказаться от этой рискованной затеи. Значит, пришла наша с Хайфой очередь идти на улицу. Взявшись за руки, мы тихо скребли ногтями по окнам машин, едва осмеливаясь смотреть в глаза водителям. Очень часто они делали вид, что не замечают двух бедно одетых девочек. Это был не лучший способ заработка, но у меня не было выбора.
* * *
В те дни, когда отец не залеживался в кровати допоздна, он вместе с другими безработными слонялся по главной площади квартала, в надежде устроиться хотя бы на один день чернорабочим, каменщиком или даже мальчиком на побегушках, чтобы заработать тысячу риалов[17]. А послеполуденные часы папа все чаще проводил у соседей, жуя кат. Aba говорил, что это помогает ему забыть о проблемах. Такое времяпрепровождение стало для отца своеобразным ритуалом. Сидя по-турецки вместе с другими мужчинами нашего квартала, он выбирал лучшие листья из маленькой пластиковой сумочки и один за другим отправлял их в рот. Чем меньше оставалось в сумке, тем больше раздувались его щеки. Листья в конце концов превращались в шар, который он пережевывал часами.
Именно во время одного из таких сеансов к папе подошел молодой тридцатилетний мужчина.
— Я хотел бы, чтобы наши семьи объединились, — сказал он.
Мужчину звали Фаез Али Тхамер, он работал курьером и развозил товары по домам на своем мотоцикле. Как и мы, Фаез родился и вырос в деревне Кхарджи, и теперь он искал себе жену. Отец практически сразу принял его предложение. По логике вещей, отец собрался отдать замуж меня, ведь я самая старшая после Джамили и Моны. Когда Aba пришел домой, решение уже было принято и никто не мог его изменить.
