Виктор Карлович — руководитель моей группы. Очень интересный, сложный человек. К нам в общежитие он приносил чемоданы бульонных кубиков, брикетных каш, киселей, чтобы мы не голодали. Потихоньку одевал раздетых студентов и влюблялся постоянно в студенток. Когда мы закончили школу-студию, моя соседка по общежитию Наташа Антонова стала его женой.
Александр Сергеевич Поль («Поль, но не Робсон; Александр Сергеевич, но не Пушкин» — так он представлялся) — совершенно титаническая фигура. Он читал, представлял, играл лекции по зарубежной литературе, как теперь помнится, чуть ли не на всех языках, чтобы мы могли почувствовать вкус подлинника. И несмотря на то что был невысок, производил впечатление не человека даже, а явления огромного, мощного, знающего все. На экзаменах был строг, требователен, но однажды поставил мне пятерку только за то, что на вопрос: «Что за имя такое странное — Иза?» — я рассказала, как отец по дороге в ЗАГС забыл вторую половину Изабеллы. Когда же мне пришлось пересдавать ему с четверки на пятерку, чтобы сохранить персональную стипендию, чего он понять никак не мог, мучил меня ужасно и многократно. Я даже ездила к нему домой и была поражена обилием книг; казалось, там вовсе не было мебели или каких бы то ни было вещей. Книги на полках, на полу, на подоконниках, в связках, в стопках, поодиночке. И между ними надо было лавировать, чтобы на них же и сесть и в четвертый раз сдавать Испанию.
Борис Николаевич Симолин — изобразительное искусство. Невозможно не влюбиться! Незаметный, присыпанный пеплом сигарет, он уносил нас в другие миры силой любви и вдохновения. С ним нас согревало солнце Древней Греции, и ее веселые боги запросто спускались с Олимпа. И рождались герои вольные и прекрасные. Запрокинув головы, смотрели мы на греческих колоссов; входили в гулкие средневековые замки, затаив дыхание, следили, как колдует над красками великий Леонардо, чувствовали ладонями живую прохладу мрамора. Даже экзамен был театрализован. Я читала реферат о Моне Лизе на сцене за кафедрой. Галя Грозина живой Джокондой сидела в прекрасном гриме, замечательно похожая, а Валя Рудович был сам Леонардо да Винчи. Звучала тихая музыка. Было очень необычно и трепетно.
Мария Степановна Воронько — танец. Не просто танец, а танец в драматическом театре. Как неистово щедро тратила она на нас свою неукротимую энергию и доброту. Прелестно смешная, заботливая: «Ребятушки, выручайте, Минай опять закормить меня хочет», — и у нас оказывалась большая бутербродница с изысканной снедью. Однажды они с мужем пригласили весь курс к себе домой. Мы решили, что нас слишком много, и сократились. Муж Марии Степановны был известным адвокатом — кажется, он принимал участие в Нюрнбергском процессе — и необыкновенным кулинаром. Жили они в коммунальной квартире в одной комнате, и вся она была заставлена к нашему приходу едой роскошной, многими из нас не виданной и вкусной до умопомрачения. Уходили мы с огромными кульками для непришедших.
На бревнышках во дворе общежития. Слева направо — я, Наталка, Наташа Антонова, Галя Грозина. 1955 год.
Мария Степановна, оставшись без студии, похоронив мужа, много лет спустя в этой своей комнате добровольно уйдет из жизни.
Елизавета Георгиевна Никулина-Волконская — самая настоящая Волконская, единственная, оставшаяся в России после революции. Предмет — манеры. Очень прямая, коротко стриженная, нос горбинкой, длинные пальцы, крупный перстень и папиросы «Беломор». Ироничная, остроумная, элегантно простая. Мальчишки млели. Мы восхищались. Как-то она призналась, что продолжает думать на французском. «Вы никогда не ошибетесь, если будете внимательны и доброжелательны к партнеру» — ее завет.
Анвер Яковлевич Зись — диамат, истмат. Он был глубоко убежден, что ни один студент не может постичь сей премудрости — студентки тем более. Ровным шелестящим голосом читал он лекции и спокойно ставил всем подряд «хор.», но однажды он с пристрастием принялся пытать меня на экзамене, потом разочарованно сказал: «Почему я думал, что вы такая дура?!» — и поставил «отл.», чего не делал никогда. Преображался он, когда приглашал нас на посиделки к себе домой. Он был блестящий оратор и собеседник.
Софья Станиславовна Пилявская занималась с нами мастерством на втором курсе. Удивительно благородный человек, красоты строгой, самобытной. Не вспомню, какой отрывок мы с ней готовили, что-то современное, помню только, что на зачете была в ее черной юбке и сиреневой кофточке.
Каждый педагог стремился нам чем-то помочь. Долгое время Карина Филиппова, теперь уже Филиппова-Диодорова, была близка к Софье Станиславовне. Последние годы Софья Станиславовна отдыхала у них в деревне Мозгово в развилке юной Волги и совсем узенькой, густо поросшей кустарником Держи, в волшебном саду. Кариша рассказывала, как после смерти Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой по ее устному завещанию Софья Станиславовна в присутствии близких, не развязывая узкой ленточки, скрепляющей заветно хранимые Ольгой Леонардовной письма, вручила их загородному костру. Может, стоило сохранить их для истории? Но это была воля Ольги Леонардовны, и потом, историей порой так скверно пользуются, так часто ее перекраивают, и не всегда чистые руки. Заветное должно оставаться заветным.
Как же нам повезло! Нашу юность пестовали чрезвычайно разные люди, но все они были талантливы, благородны, и даже если некоторые имена стерлись из памяти, их душевная красота осталась с нами.
Весной 1957 года праздновали сдачу «Астории». Студенческое застолье с педагогами. Длиннющий «стол» на полу. Вениамин Захарович произносит одну из своих блестящих речей, Виктор Карлович, замечательно красивый, радостный, рассказывает невероятные истории. Вспоминаем репетиции, дурачимся и хмелеем больше от счастья, чем от вина.
Раннее утро ранней весны. Улица Москвина. «Разъезд» — торжественно ждем такси. Грету Ромодину и меня Виктор Карлович пригласил на утренний кофе его тети, знаменитой среди студентов домашними пирожными и ароматным кофе. Мы стоим в сторонке, ожидая последнего такси. И вот тебе, пожалуйста, Вовочка Высоцкий, незаметный весь вечер, рядом, крепко держит мой палец и смотрит с несокрушимой уверенностью стоять насмерть.
Демонстрация. Нам так хорошо вместе. Алеша Одинец, Владик Заманский, Коля Завитаев, Галя Грозина, Ада Петренко, я, Виктор Карлович Монюков, Володя Пронин, Маргоша Володина, Юрочка Ершов, Валя Рудович… (Фамилии других забыла.) Москва. 1955 год.
Все уехали без нас. Я ринулась бульварами на Трифоновку, а чуть позади неотступно шагал тогда еще никому не известный студент второго курса Школы-студии МХАТ Вовочка Высоцкий.
