Царившая в семье Браунов атмосфера полностью соответствовала традиционным бюргерским представлениям о счастливом браке. Правда, при скромном жалованье преподавателя ремесленного училища ни о каких излишествах не могло идти речи. После рождения второй дочери Фриц Браун был вынужден еще больше ограничить свои потребности, но семья его по-прежнему не испытывала ни в чем недостатка.
Его жена, Франциска Катарина Кронбургер, сокращенно Фанни, до замужества много занималась спортом и в 1905 году даже выиграла соревнования по лыжам. Этот вид спорта отличался тогда повышенным травматизмом, но зато считался передовым. Она великолепно плавала, как-то даже спасла утопающего и попала на страницы газет. Фанни обладала также яркой внешностью. Она прекрасно сохранилась, у нее были утонченные черты лица, и с трудом верилось, что перед тобой женщина 1885 года рождения[13].
Отец отправил ее в Мюнхен осваивать профессию. На прощание он сказал: «Если уж Фанни любит хорошо одеваться, пусть научится шить себе платья сама». В столице Баварии девушка устроилась на работу в модное ателье и поселилась у своих сестер.
«Через две недели, — вспоминает Франциска Браун, — сестры предложили отметить мое восемнадцатилетие в кафе «Петерсхоф», расположенном прямо напротив ратуши. Там молодой человек пригласил меня на танец. Мы немного поболтали и, к моему удивлению, выяснилось, что он тоже увлекается лыжами. Он немедленно пригласил меня в воскресенье за город.
Через неделю неожиданно приехал чем-то очень недовольный отец, вытащил из кармана исписанный листок бумаги и раздраженно заявил: «Какой-то Браун просит руки моей дочери. Что все это значит?»
Мы недоуменно переглянулись. Слово «замужество» в те времена звучало для девушек как заклинание. Оно означало достижение совершеннолетия и открывало двери в неведомый мир, говорить о котором можно было только шепотом. Но, самое главное, оно давало право называться «милостивой государыней».
Завидев мое смущение, отец неожиданно сказал: «Я согласен, а ты, Фанни?»
Это был чисто риторический вопрос. Ничье мнение, кроме своего собственного, отца не интересовало, и я бы никогда не осмелилась ему возражать. Но ради соблюдения правил приличия мне пришлось немедленно вернуться домой. Фриц приезжал каждое воскресенье и очень трогательно ухаживал за мной. 27 июля 1908 года мы поженились. На мне было подвенечное платье моей бабушки. Я так хотела, чтобы его потом надела Ева».
Они прожили вместе пятьдесят четыре года. Фриц Браун скончался 22 января 1964 года в Рурпольдинге. Его вдова осталась там, чтобы ухаживать за могилой мужа.
«Мы даже никогда по-настоящему не спорили, а ведь на нашу долю выпали две мировые войны, две инфляции, финансовые кризисы. Я уже не говорю, какими страшными были годы после разгрома Германии в сорок пятом» — так закончила свои воспоминания Франциска Браун.
Эффи — так иногда сокращенно называли Еву — внешне очень походила на мать. Такие же светлые волосы и пухлые щеки. Ее улыбка будто ярким светом озаряла квартиру. Ее гороскоп постоянно обещал ей ожидание хороших новостей. В действительности же судьба Евы и ее сестер целиком зависела от желаний родителей. «Ева должна стать портнихой в модном салоне в Берлине близ Кайзеровского замка», — твердо заявил Фриц Браун.
Однако развязанная владельцем этого замка в 1914 году война перепутала все семейные планы, и лейтенант Фриц Браун отправился воевать во Фландрию. Автор приложил немало усилий, чтобы выяснить, не встречался ли он на фронте с Адольфом Гитлером, который также сражался в Бельгии, а разница в возрасте у них составляла всего десять лет. Но все его усилия выяснить это оказались совершенно напрасными.
Госпожа Браун и три ее дочери — самая младшая Маргарет, или просто Гретль, — как и большинство немцев, терпели нужду и лишения. Мать шила солдатскую форму и абажуры для настольных ламп. Она была вынуждена уволить горничную и сдать одну из комнат. Старшая дочь Ильзе присматривала за сестрами, играла с ними в куклы и даже устраивала домашние спектакли, в которых Ева изображала прекрасную принцессу. Роль принца обычно отводилась коту.
Франциске Браун часто приходилось выпрашивать возле кафе и пивных куски хлеба. Иногда сестры находили дома немного масла. Как-то, услышав стенания Ильзе и Гретль, Ева сказала: «Подержи свой ломоть на свету, если блеснет, значит, на нем еще осталось чуть-чуть масла». Эти слова стали чем-то вроде семейного девиза. Зачастую Ева произносила их даже в «Бергхофе», и Гитлер всякий раз хвалил ее за находчивость и наблюдательность.
В школьном возрасте Еву отослали к родителям матери, чтобы те отдали ее на обучение в близлежащий монастырь. Тамошние монахини до сих пор помнят, что Ева была «очень прожорливой» и постоянно доедала за другими их десерт.
В народную школу Ева пошла только после возвращения с войны отца. Один из ее учителей вспоминает: «Совершенно дикий ребенок, на уроках вечно отвлекалась, никогда не делала домашних заданий и очень любила спорт. Все остальное ее совершенно не интересовало. Но с головой у нее было все в порядке, и мы все думали, что в жизни она найдет себе достойное место».
Ева была очень капризной. Однажды мать так разозлилась на нее, что окунула головой в таз с холодной водой, это не помогло. За прогулы Еве порой доставалось от отца, но даже телесные наказания на нее не действовали, Сестры до сих пор помнят, как она, стоя на коленях, одной рукой писала сочинение по английскому языку, а другой — неторопливо причесывалась.
Если Ева опасалась, что за проделки ее строго накажут или заставят есть ненавистное пюре из брюквы или овсяную кашу, она сразу делала вид, будто у нее желудочный спазм. Получалось у нее это настолько мастерски, что в конце концов она сама поверила в собственные страдания и впоследствии постоянно жаловалась на больной желудок. На самом деле Ева отличалась необычайно крепким здоровьем и никогда не страдала ни от каких недугов.
в 1925 году доходы Браунов значительно увеличились, и они переехали в просторную квартиру, расположенную на третьем этаже дома 93 на Гогенцоллернштрассе. Теперь семья снова могла позволить себе нанять горничную и принимать гостей.
Девочки брали уроки рисования и музыки, учились танцевать, посещали лицей на Тенгштрассе. Они выросли и начали проявлять интерес к молодым людям. Вскоре их дом, по ассоциации с одной из оперетт Франца Шуберта, стали называть «Домом трех девушек».
Ильзе очень любила танцевать, и ей хотелось устраивать в доме танцевальные вечера. Но молодые люди, как правило, отдавали предпочтение разыгрываемым Евой домашним спектаклям. Звучала записанная на пластинках старинная и современная музыка, извлеченные из кладовой старые платья превращались в роскошные одеяния. Вместо платы за вход гости приносили с собой «Бразильянца» — пирожное с шоколадным кремом. «Она всегда была сладкоежкой, — подтверждает друг детства Евы Ганс, ныне директор сталелитейного завода в одном из западных районов Германии. Под его фотографией в альбоме Евы ее рукой написано «Мой первый флирт».
