И Черноморский флот приступил к «разведке боем» всего турецкого и болгарского побережий. Выбрано было турецкое, как куда менее защищённое. К декабрю 1916-го года колчаковский план «Босфорской операции» был готов и представлен в Ставку. Он предусматривал массированное наступление сил свежей, фактически не ведущей полномасштабных боевых действий, Кавказской армии по азиатскому побережью Турции в сторону проливов. Что логично: наступление начиналось из России – с территории её грузинских провинций через русско-турецкую границу, что исключало отрыв от пунктов базирования и сбои в тыловом обеспечении. Что позволяло наступать по возможности широким фронтом не только по побережью, но и в глубине северных регионов Турции. После отвлечения немецко-турецких войск на наступление Кавказской армии Черноморский флот производит молниеносный десант в тыл обороняющегося противника, захватывая как Босфор, так и весь Стамбул. И, даже если Турция с потерей Стамбула – своей столицы на тот исторический период – не выходит из войны и продолжает сопротивление, непосредственно на Босфоре организуется плацдарм для дальнейшего прибытия войск, откуда в последующем развивается наступление с целью соединения с Кавказской армией. Силы Черноморского флота постоянно контролируют турецкое побережье, обеспечивая наступающие части артиллерийским огнём своих орудий, а в случае осложнения боевых действий и утраты наступательного порыва – высаживая десанты в немецко-турецкие тылы по побережью, или, при необходимости – усиливая десантами гарнизон Стамбула, сражающийся в отрыве от наступающих войск. То есть, кроме всего прочего, план Колчака предусматривал ещё и наличие мобильного резерва, размещаемого на кораблях вверенного ему флота.
Так же Ставка представила и собственный план, разработчиком которого явился сам начальник Генерального штаба генерал Алексеев. Этот план предусматривал снятие с австро-германского фронта десяти (!) дивизий русский войск – войск, измотанных боями и окопным бытом. Которые фактически должны были развернуться в собственный тыл и, при поддержке румынских войск, про которые англичане больше года уж говорили, что те, мол, вот-вот примут полноценное участие в боевых действиях, развить наступление на Босфор по европейскому побережью Чёрного моря. Путь был короче, да, чем предусмотренный планом Колчака. Но, во-первых, он проходил по территории Болгарии, также находящейся с Россией в состоянии войны, и забитой немецкими войсками куда больше, чем турецкие территории. А во-вторых, основную поддержку наступающим должен был оказать английский флот, нанося встречные удары по проливам со стороны Эгейского моря. Российскому Черноморскому флоту была отведена чисто вспомогательная роль…
План Алексеева был отвергнут государем в весьма категоричной форме. И из-за сложности и сомнительности его выполнения, но – главное – из-за необходимости «делить победу» с союзниками. А, возможно, и вовсе её отдать, как это в российской истории уже не раз бывало. И Колчаку было отведено 90 суток на подготовку десанта.
Со стороны Ставки комфлота ни в чём отказа не знал – согласно его требованию сформировать Воздушную Черноморскую дивизию для авиаподдержки десанта на Стамбул, в Крым начали поступать гидроаэропланы. Севастопольский Белостокский пехотный полк был уже настолько вымуштрован погрузками на корабли и высадками с них на побережье, что, похоже, достиг навыков современной морской пехоты. Но сам Колчак и командир будущей, так и названной и специально формируемой, Десантной Черноморской дивизии морской пехоты полковник Верховский понимали, что Главные базы двух мощнейших флотов мира силами одного полка не берутся. А с войсками Кавказской армии вопрос всё не решался и не решался.
«Амфибийные» силы флота, основу которых составляли всё те же эсминцы, были стянуты на внешние рейды Гагр, Гудауты, Сухума, Поти и Батума, а Великий князь под разными предлогами всё оттягивал и оттягивал подготовку своих войск к отработке десантов. Флот торчал на якорях и разлагался от безделья. Мало того – эсминцы были остро необходимы на коммуникациях и у баз противника, а время их «подскока» туда из акваторий восточного Черноморья существенно увеличилось, не говоря уж о возросших расходах топлива на эти «подскоки». Противник, находя обходы и проходы в минных заграждениях, стал прорываться на оперативный простор – участились случаи рейдерства турецко-германского флота. Колчак пребывал в постоянном раздражении, срывая его на ближайшем окружении. На флоте и в армии поползли слухи о его неоправданной жёсткости и диктаторских замашках, усиленно подогреваемые в Ставке телеграммами Великого князя…
Сам Колчак, не церемонясь, оценивал действия командующего Кавказкой армией, как неприкрытый саботаж – три отпущенных Ставкой месяца на подготовку уже заканчивались, а подготовка эта фактически даже не началась. Строительство основной базы формирования десантов и всех видов их обеспечения в Трапезунде тормозилось под надуманными предлогами. 28-го февраля Колчал прибыл в Батум для очередного, но уже крайне решительного разговора с Великим князем… где и узнал о событиях в Петербурге, случившихся буквально в этот же день.
Колчак, никогда не скрывавший своих монархических настроений, вдруг оказался в полнейшей изоляции даже в среде приближённых офицеров. И единственный, в обстановке повальной эйфории либерализма, бомбардировал Ставку телеграммами с целью уточнения стоящих перед ним задач и разъяснения создавшейся ситуации. Вплоть до 4-го марта – пока по личной телефонной связи Великого князя генерал Алексеев, с видимым удовольствием, не сообщил ему, что государь отрёкся…
Он пережил удар? В одном – несомненно: Колчак понял, что «Босфорской операции» не суждено сбыться…
Часть вторая. Враг внутренний
В целом же реакция Колчака была реакцией военного человека: он вывел флот в море, справедливо полагая, что боевая работа – лучшее средство от либерально-завиральных идей. И под идиотский лозунг российской прессы – «Мира не заключать, войны не продолжать!» – начал громить немцев и турок, снова загнав «обнаглевшего противника в норы» его портов и баз. Позже его флаг-капитан, капитан первого ранга Михаил Иванович Смирнов, будучи уже контр-адмиралом, напишет в своих мемуарах: «Не случись революции, Колчак водрузил бы русский флаг на Босфоре».
Но флот без баз существовать не может и даже краткосрочные вынужденные заходы в них не уберегли его от разросшейся на берегу заразы либерализма. Запрет адмирала на телеграфную и почтовую связь Крыма с остальной Россией дал противоположный результат – из «величайшего флотоводца со времён Нахимова» Колчак немедленно превратился в «душителя прав и свобод». Появившиеся повсеместно матросские и солдатские комитеты начали обсуждать все исходящие от Командования приказы – любой из них, связанный с выполнением боевых задач, если и не забалтывался на заседаниях, то всячески саботировался и тормозился уже на этапе исполнения. Да речь шла даже не о боевых распоряжениях: под сомнение было поставлено право проживания офицеров в каютах, поступило предложение о пересмотре продовольственного пайка матросов и солдат – естественно, за счёт норм довольствия офицерского состава. Наступили перебои со всеми видами снабжения и – главное – со снабжением боеприпасами. В политической разноголосице стали звучать и самостийные настроения… Авторитет офицеров и уровень доверия к ним упал мгновенно – издевательства над ними в небоевой обстановке со стороны нижних чинов стали обычным делом. А по отношению к офицерам с немецкими фамилиями началась настоящая травля. Это на российском-то флоте, где иноземцы служат со времён Петра! Да и почему? Ведь на фоне набиравшего силу лозунга о прекращении «империалистической бойни» любыми средствами и начавшимися «братаниями» с немцами на фронтах это выглядело, как минимум, нелогично.
