Хоть Дашкова и чувствовала себя неоцененной и нелюбимой, она получила прекрасное, пусть и весьма стандартное, образование с главным акцентом на социальные навыки и умения. Михаил Воронцов не жалел денег на воспитание дочери, а заодно и племянницы. Он назначил их воспитателем своего протеже дипломата Федора Бехтеева. Михаил, должно быть, был доволен его работой, поскольку рекомендовал повысить его по службе; когда Дашковой было тринадцать, Бехтеева назначили воспитателем четырехлетнего великого князя Павла. Через два года Никита Панин, троюродный брат будущего мужа Дашковой и ее наиболее влиятельный наставник в политике, сменил Бехтеева в роли воспитателя Павла. Во многом воспитание и образование Дашковой не отличалось от того, что получали другие дворянки того времени, и ее домашнее обучение было гораздо более поверхностным, чем у братьев[46]. Целью было создание хорошо воспитанной, изысканной и образованной — но не слишком — молодой женщины. Она получила некоторые практические знания, например, беглое владение иностранными языками — немецким, итальянским, французским (что считалось особенно важным), — а также умение читать и писать по-русски, о чем спохватились довольно поздно, поскольку на родной язык не обращали особого внимания. Английскому Дашкова стала обучаться гораздо позже. Рисовальщики учили ее живописи, а музыканты — пению и игре на клавесине. Она также изучала историю, географию, арифметику и катехизис. Обучение истории и обрядам Русской православной церкви также сыграло важную роль в ее развитии. Она посещала службы в дворцовой церкви и стояла там, казалось, часами, поскольку ноги ее болели, а разум блуждал. Она рассматривала распятие высоко над алтарем и барельеф, изображающий двух коленопреклоненных Марий. Будучи ребенком, она не могла себе представить, что дважды в жизни она также познает безутешное горе матери, оплакивающей сына[47].
Дашкова чувствовала, что полученное образование не приготовило ее к будущей жизни ни интеллектуально, ни эмоционально, не развило ее интересов и талантов. При описании своих занятий в детстве Дашкова не упоминает уроки музыки и пения. И все же удовольствие, получаемое от музыки, было важнейшим в ее жизни, она должна была много заниматься, чтобы уметь хорошо петь, танцевать и разбираться в музыке. Музыка — особенно клавесин, итальянские песни и любимые оперы — всегда входила в сферу ее интересов. Когда она захотела учиться пению профессионально, ей было в этом отказано, видимо, потому, что такого рода обучение считалось ненужным для воспитанной знатной девушки. Родные полагали, вероятно, что она останется одаренным любителем, но Дашкова никогда не удовлетворялась простым дилетантством. Позже она с нотой горечи и сарказма отмечала недостаточность своего образования: «Нас считали хорошо воспитанными девицами. Но что же было сделано для развития нашего ума и воспитания сердца? Ничего» (14/38). Для большинства девушек образование заканчивалось с момента их выхода в свет и замужества, но Дашкова была исключением. Она постоянно и усердно занималась самообразованием, поскольку чувствовала, что полученные ею уроки недостаточны для формирования серьезных знаний и нравственности. Она могла достигнуть своих целей в жизни только длительным и упорным трудом, она была полна решимости преодолеть ограничения неадекватного образования, опираясь на твердость и уверенность в себе.
Безусловно, любовь к знаниям и серьезному чтению в течение всей жизни отличали Дашкову от окружавшего ее большинства. Имея пытливый ум, он стала ненасытным читателем, и Е. Лихачева заключает: «Еще в молодости она начала читать серьезные книги. В этом отношении княгиня Дашкова была исключением не только среди женщин, но также и среди мужчин елизаветинского времени. В общем, она была первой и многие годы оставалась единственной русской женщиной, образованной в европейском смысле»[48].
Во второй половине XVIII века типичная женская библиотека состояла из невинных или скабрезных французских романов и сочинений по домашнему хозяйству — миру детей и дома. Дашкова, кажется, совершенно игнорировала легкие, популярные и часто довольно рискованные романы, так называемые livres du boudoir[49], любимые многими женщинами. Ее выбор интересных тем приводил к освобождению от широко распространенных взглядов и привычек, так что чтение развило в ней интерес к высоким идеалам, философскому размышлению, а также сатирическое и критическое отношение к современному ей обществу. В этом она сильно отличалась от сестры Елизаветы. Записи в академической книжной лавке показывают, что в списке иностранных книг, взятых Елизаветой в кредит в октябре 1762 года, значатся такие модные французские издания, как Amusements des dames, Galanteries des rois de France, Galanterie d’une religieuse, Recueil de frivolités, Avis aux jeunes gens и т. д.[50]
Следовательно, с одной стороны, Дашкова была воспитана в лучших европейских традициях того времени, основанных на общепринятом представлении о женщине как опоре мужа, воспитательнице детей и управляющей домашним хозяйством. Кроме того, она была готова к обычным ролям жены, матери и воспитательницы детей в области религии, морали и политики. С другой стороны, Дашкова занималась своим образованием, и чтение вывело ее далеко за границы привычных забот жены и матери в профессиональные и научные сферы. По ее собственному признанию, она стремилась читать всё, что ей казалось важным. В тринадцать лет, освободившись от строгого руководства гувернантки, она тратила все свои деньги на покупку серьезных книг[51]. Это станет для нее страстью на всю жизнь. В июне 1764 года Семен жаловался из Вены, что Дашкова и ее сестра Мария забрали себе все книги, которые он оставил в России. Через три года, после смерти Михаила Воронцова, Семен получил возможность выбрать некоторые книги из библиотеки дяди. Он взял 300–400 томов, но Дашкова и здесь опередила его, отобрав более 500 лучших книг[52].
Образование Дашковой резко оборвалось, когда она заболела корью и вынуждена была покинуть дом дяди. Корь, холера и оспа были самыми страшными болезнями того времени, и их очень боялись при дворе, особенно после того, как оспой заразились несколько членов царской семьи. Чтобы обезопасить великого князя Павла, при первых симптомах кори девочка была отправлена в карантин в семейную усадьбу в семнадцати верстах от Петербурга под неусыпный надзор немки-гувернантки и еще одной женщины, причем непослушный ребенок терпеть не мог обеих. Там она почувствовала себя еще более одинокой и покинутой, и эта ее изоляция стала определяющим моментом, установившим некую неизбежную будущую схему ее бытия, в которой активная, неординарная жизнь в близости к власти сменяется изгнанием, затворничеством, раздумьями и укрепляющей силой чтения и научных изысканий. Музыка, литературный труд и, прежде всего, книги — ее лучшие и самые верные друзья, — давали ей чувство стойкости, постоянства и неизменного дружеского общения в ненадежной и прихотливой жизни на царской службе. И в самом деле, почти через полвека тот же Павел сразу по восшествии на трон отправит Дашкову в ее наиболее суровую и отдаленную ссылку.
