Нигде в мире не пострадали скульптуры Шемякина, а в Петербурге и Москве вандалы, возможно, провокационно и с чьего-то науськивания, разрушают творения Мастера. В столице, на Болотной площади, тщетно пытаются уберечь от бесчинства замечательную трагическую композицию «Дети — жертвы пороков взрослых». Подобный позор немыслим ни в одной цивилизованной стране. Этот жестокий вандализм больно ранит художника.
— Миша, вас редко видим в Москве. Устали от больших маршрутов?
— Удается приехать раз в год, да и то иногда. Трудны теперь не перелеты, хотя и они тяжелы, но проверки в связи с терроризмом. Пассажирам приходится переносить обыски, обязательное появление вблизи и около фигур с автоматами. В Штатах непременно обшаривают всех пассажиров. Овчарки обнюхивают. Бррр! Вспоминаешь с тоской то время, когда провожающим позволялось пройти чуть ли не к трапу самолета.
— В мире — и там, и здесь, и повсюду — многое изменилось. Что нас так принизило и напрягает?
— Ой, Наташенька! Как говорил Мефистофель в «Фаусте» Гете: «Из бочки вытекло. Осталась лишь бурда, и дело близится к финалу». (Смеется, как ночной гость Фауста.) Это он сказал о тех далеких, еще романтических временах. А что нам остается сказать о сегодняшних? Все идет, как говорится, по программе Божией.
— Жизнь действительно непредсказуема Хочется человеку в трудной ситуации опереться на что-то светлое — пусть на воспоминания о детстве, юности. Какая пора согревает вашу душу?
— Детство у меня было страшное. Не на эти детские видения я опираюсь, потому что мой отец к тому времени стал алкоголиком. Его гульба была для семьи тяжела. А если учесть, что он осознавал себя джигитом, то мое детство, к великому горю, было залито водкой и кровью. Если с нежностью что-то вспоминаю, так это юношеские годы, когда я покинул отчий дом. И приехал в Ленинград приобщаться к изобразительному искусству, знакомиться с мастерами. Мне радостно было начать самостоятельную жизнь вдали от шума и скандалов родителей. Я с радостью прикасался к азам искусства. Хотелось больше рисовать, много писать красками. Всегда вспоминаю с удовольствием бедные, но романтические года юности.
— Юный Шемякин, наверное, учился и страсти нежной — влюблялся, страдал?
— Кто из юношей не был влюблен! Я очень рано влюбился и… женился. В 21 год стал отцом — родилась моя дочь Доротея. Жили мы в коммунальной квартире, как у Владимира Высоцкого: «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». В нашей квартире проживало 38 человек с одной уборной. Шумные, буйные, открытые, в основном дальнобойщики. Когда возвращались, много пили, бузили. Шум, вонь, грязь — всего этого было с избытком. Растить нам дочку было сложно, но мы с Ревеккой растили. В юности все кажется преодолимым. Это сейчас начинаешь сильно переживать по тому или иному поводу. А тогда все казалось простым, достижимым, а радость ждала впереди. Воспоминания молодости поддерживают меня.
— В России вы бываете по творческой необходимости. Тем острее открывается вам наша сегодняшняя сермяжная жизнь. Какова она, на взгляд живущего в Америке?
— Пусть я живу в Америке, но принадлежу к той стране, которая всегда находится, мягко выражаясь, в состоянии тяжелого беспокойства. С ужасом вижу, что происходит с молодежью. Вспоминаю пророческие слова Солженицына, сказанные в начале перестройки. Обращены эти слова к новым демократам. Тогда великий маэстро справедливо заметил, что если еще раз вы, господа, обманете население, а в основном молодежь, то от будущего вы сами же вздрогнете. Даю вольный пересказ его мысли, но ту газету, где я прочел это удивительное предостережение, храню в США среди важнейших документов.
К сожалению, пророчество великого писателя сбывается. И это не радует душу и не греет. Очень, очень все тревожно. Я остаюсь сыном России, остаюсь русским художником и лицом кавказской национальности: не перестаю гордиться тем, что принадлежу по отцу к старинному кабардинскому роду Кардановых. Недавно вернулся оттуда, из Нальчика, полный впечатлений. Встречался с творческой молодежью, наполнился ее тревогами.
В это время отель покидали телеоператоры Первого канала, и Шемякин, приветствуя их, пошутил:
— Несу, как говорил мой знакомый поэт, «тяжкое бремя славы». Все нормально — надо работать. Кто не работает, тот не ест. Вот молодая красивая журналистка, а пашет как!
— Миша, ваша собственная дочь тоже пашет?
— Знаете, есть такая пословица: «Яблоко от яблони недалеко падает». Но есть и другая, ее адресуют обычно детям известных людей: «На детях талантливых людей природа отдыхает». В нашем случае природа потрудилась и яблочко от дерева не откатилось. Доротея занимается тоже изобразительным искусством с юных лет — скульптурой, оформлением книг. Сейчас она заключила контракт с издательством «Вита-Нова» — будет иллюстрировать знаменитый роман «Голем» Густава Мейринка, написанный им в Праге. Суперсерьезный проект. Ей предстоит огромная работа — создать серию рисунков и пастелей. Я тоже заключил с этим издательством контракт на 43 иллюстрации к тому стихотворений Владимира Высоцкого. Туда войдут и мои воспоминания о нем, и редкие фотографии, стихи и поэмы, посвященные мне, факсимильные листы — в нашу парижскую жизнь он дарил мне оригиналы своих новых стихов.
— Надеюсь, ваши парижские воспоминания остались украшением вашей жизни?
— С Парижем у меня связано очень многое. Безумно люблю Париж. Люблю Францию. Прибыл туда двадцатисемилетним. Десять лет парижского бытия стали продолжением моей юности.
— Высоцкий влюбился в Марину Влади, а вы в кого?
— Конечно, я тоже влюбился. Но влюбляюсь я сразу всерьез и надолго. С той француженкой, в которую был влюблен и с которой был крепко связан, я не разлучался 25 лет. К сожалению, она умерла десять лет назад. Слишком много курила, много работала вместе со мной. Ее имя тоже очень известное. Она дочь очень большой фигуры во французской литературе и художественной жизни — Луиса де Вильморена. Элен вместе со мной уехала в Америку. Я очень ее любил и ценил.
— Вы рисовали ее портреты?
— Рисовал. В первом моем томе есть и рисунки, и ее фотографии, и ее работы. Она ведь тоже была художницей, окончила французскую Академию художеств.
— На каком языке объяснялись?
— На немецком. Потом частично по-французски. Ее мама была известной писательницей, красавицей — она появлялась на обложках журналов. Ее замок и парк стали достоянием Франции. Мама Элен — из семейства знаменитых королевских ботаников Вильморен. В тех местах торгуют пальмами, зеленью, растениями. Эта семья многие годы общалась с художниками. Двоюродный дядя Элен — знаменитый, мною любимый художник Тулуз-Лотрек.
