И тут мы начинаем понимать, в чём дело…
По одной из известных методик, пробиваясь в глубоком снегу, Волосевич заправил штурмовку в штурмовые брюки, а так как они ему были маловаты, он еще и лямки нарастил какими-то веревочками. При падении в трещину лавина с него эти брюки сняла, просто содрала до самых щиколоток. И мы видим: ползет наш, в зеленой штурмовке, друг, а за ним на два метра тянутся по снегу его штурмовые брюки, за ними извиваются зеленоватые же лямки, за лямками – желтоватые веревочки, и все это – метров на пять!.. Что называется, «картинка маслом»!
Пока его отчищали от снега, который был у него буквально всюду: от ушей до трусов и ботинок, пока отпаивали чаем и снова «засупонивали» во все обвязки, Земля продолжала вращаться. И наступил вечер. И пробившись, все-таки, к Петуху, мы разбили лагерь № 3. И начали уже экономить бензин и продукты.
А утром – преодоление «ключевого места» – наклонного гладкого, обледеневшего по краям «зеркала». Возня с леденеющими на ветру мокрыми веревками, становящимися несгибаемыми. Выход на заснеженный гребень, на котором, прежде чем поставить ногу на выступ, ты должен счистить с него метр снега, а для того, чтобы взяться рукой – обломать «карнизы» на обе стороны. Группа большая, веревки путаются, команды слышны на боковом ветру (да плюс еще все в капюшонах и касках, как водолазы) плохо, а Земля, повторяю, вращается. И снова темнеет. И мы в удобном, а точнее, показавшемся нам удобным, расширении гребня мужественно разбиваем предштурмовой лагерь № 4.
Морды у всех красные, пальцы от примусов и прочего почерневшие, есть уже никто не хочет, пьем только чай и понимаем, что видимо «схватим» еще одну ночевку уже на спуске и, дай Бог, чтобы нам это восхождение еще засчитали... Но судьба была к нам милостива, погода не испортилась. Предвершинную стенку, напоминавшую ледяную горку, мы прорубили и прошли. На спусковом гребне снег (мы знали) лежал на довольно крупной осыпи и был почти не лавиноопасен. Но мы снова не успевали за вращением Земли и в темноте поставили свои палатки на знакомом месте на «бараньих лбах»!
Как известно, в высокогорье глаза очень устают от всех оттенков белого, синего, голубого, и даже коричневато-желтовато-красноватый цвет скал не радует взор...Другое дело – опавшие осенние листья – зеленоватые, желтоватые, золотые, красноватые – пиршество красок! И мы шли вниз через лес и ногами сбивали листья в огромные кучи и даже сгребали их руками и кидали в воздух. Победители вообще любят салюты!..
А вечером, выложив на столе в Контрольно-спасательном пункте весь профиль горы из бутылок коньяка и лимонада, из воблы и печенья, хлеба и банок сгущенки, мы провели полный «разбор» восхождения, который нашему «Выпускающему» – Хаджику Магомедову – очень понравился. Да и мы все это горовосхождение запомнили на долгие годы. Шутка ли, двойка-«Б» – с пятью ночевками!
Был такой случай!..
То, что при большевиках у государства в таких масштабах, как сейчас, не воровали – это самоочевидно. Но очевидно и то, что если за последние десять летворюг расплодилось видимо-невидимо, то это говорит о том, что семена исконного российского порока, щедро рассыпанные по всему пространству одной шестой части земной суши, просто ждали своего часа.
Нынешние бандюганы, по возрасту, тогда еще ездили в бесплатные пионерские лагеря и давали клятву «крепить дело Ленина». За неимением «дела Ленина», они нашли себе другое дело: даром, что ли, «Коза ностра» так и переводится – «Наше дело»? Более того, весь мир (и криминальный в том числе) довольно быстро понял, что у нас за пацаны, и что при случае наша «коза» их «козе» в пять минут «козью морду» сделает.
Воровали, конечно же, и в альпинизме...
Приворовывали начальники лагерей, заведующие продскладами и складами снаряжения. Да и у инструкторов, бывало, «прилипали к рукам» и пуховики, и палатки, и знаменитые инструкторские плащи из серебрянки, я уж не говорю о карабинах, репшнурах, крюкоуловителях и тому подобной мелочевке. Списывали пропавшее снаряжение обычно на спас-работы, которые всегда являли собой большой бардак-базар-вокзал.
На одном из итоговых совещаний по завершению сезона фигурировал «Акт на списание альпинистского снаряжения, утонченного при проведении спасательных работ на вершине». Там значилось:
Веревки основной по 30м – 4 конца;
Репшнура расходного – 50 м;
Карабинов – 12 шт...
И завершала этот скорбный список приписка, сделанная от руки:
Кровать никелированная с шишечками – 1 шт...
Куда именно подевалась на спасательных работах никелированная с шишечками кровать: сорвалась ли в пропасть, или была разбита молнией – выяснить, конечно же, не удалось...
Я сам видел платежные ведомости, в которых многочисленным родственникам заведующего складом, проживавшим в соседнем селении, выписывались значительные по тем временам суммы «на ремонт горной тропы»...
Некоторым оправданием бытового воровства государственного снаряжения было то, что его ни за какие деньги нигде нельзя было купить, а можно было только «позаимствовать», тем более что приезжавшее в лагеря с инспекциями московское начальство и его многочисленные родственники и прихлебатели всегда разгуливали по лагерю в абсолютно новом, с иголочки, снаряжении.
Дефицит снаряжения порой приводил к парадоксальным ситуациям. Приходила из Москвы очередная телеграмма, например, о том, что «восхождения высшей категории сложности участники имеют право совершать только в новой триконенной обуви»... После этого начальник учебной части шел на склад и приказывал выставить ему всю имеющуюся новую обувь... Обнаружив, что новых ботинок на складе всего 12 пар, он разбивав их на 3 группы, по четыре пары, приговаривая: «Эти ботинки у меня пойдут на Дых-Тау с Севера... А эти – на Шхару... Ну, а эти пусть для начала сходят на Курумкол, по стене»... Так что участников горовосхождений следовало подбирать по одному признаку, по номеру ботинок: подходят трикони – идешь на восхождение, не подходят – дежуришь по лагерю! До посинения или до новой телеграммы из Москвы...
Пропадали в лагерях и деньги, и личные вещи, но это было большой редкостью. Другое дело – Сухуми, куда из всех кавказских альплагерей, по Военно-Сухумской дороге, через перевал Клухор, по Ингурской тропе через перевалы Бечо и Донгуз стекались к концу сезона десятки инструкторов, мастеров спорта, разрядников, значкистов. Вернуться домой через Сухуми – это была традиция, это был ритуал. Из года в год, одни и те же группы останавливались в одних и тех же двориках, у одних и тех же домохозяек, и бросали на пол свои спальники, и зажигали по вечерам свечи, и брали в руки гитары... Обычной инструкторской зарплаты за 2-3 смены в Сухуми хватало на 3-4 дня, но этого бывало достаточно...
