Мне не довелось быть непосредственным учеником Колмогорова, и мои личные встречи с ним были немногочисленны. Но каждая навсегда врезалась в память. Первая такая встреча произошла в середине 60-х годов, когда я был аспирантом на кафедре математической логики. С.А. Яновская планировала организовать заседание Математического Общества по программным методам обучения с участием ведущих математиков, педагогов и психологов. Написав записку А.Н., она попросила меня отвезти это послание на дачу в Болшево-Комаровке, вблизи Москвы, которую Колмогоров в течение многих лет разделял с П.С. Александровым. Дача эта, конечно же, была знаменита в математических кругах. Дело было зимним холодным вечером, и я нашёл не особенно приметный дом не без труда.
Колмогоров вышел ко мне в лыжном костюме, как всегда, голова его была чуть-чуть наклонена вперёд. Обращение его с любым собеседником, независимо от возраста и ранга, всегда было предельно корректным. Вот и сейчас, увидев меня первый раз, он протянул руку, пригласил сесть и погреться. Прочитав записку, А.Н. сказал, что, к сожалению, не сможет сделать доклад, о чём его просила Яновская, так как не чувствует себя экспертом в данной области. Он рекомендовал обратиться к Б.В. Гнеденко, который, если мне не изменяет память, и сделал требуемый доклад. Из самого заседания математического общества мне запомнился лишь не лишённый комизма эпизод. Один из выступавших, энтузиаст-психолог увлечённо излагал своё необычайное и, несомненно, окончательное решение проблемы обучения детей математике.
– Как, например, учить сложению? – риторически спросил он, – мало кто знает, что такое сложение! – И, посмотрев в зал, заполненный математиками, добавил
– Вы не знаете, что такое сложение!
И здесь не выдержал А.Г. Курош.
– МЫ знаем, что такое сложение! – возмущённо возразил он.
Вообще подготовка этого заседания оказалась крайне благотворной для меня. Я ближе познакомился с С.А. Яновской, с её учеником философом Б.В. Бирюковым, от которого я впервые услышал о замечательном учёном и замечательной личности академике, адмирале А.И. Берге (много лет спустя Аксель Иванович энергично вмешался, когда моя монография застряла в недрах Редакционно-Издательского Совета Издательства Наука). В те дни мне довелось провести несколько часов в доме матери Б.В. Бирюкова в одном из исчезнувших теперь Таганских переулков. Как жаль, что я тогда же не записал её рассказ, какой трагический, какой подлинный документ о жизни в коммунистическом государстве мог бы получиться! С её недавней кончиной ещё один непосредственный свидетель трагических событий, способный описать их, ушёл навсегда...
Мои дальнейшие персональные встречи с А.Н. Колмогоровым почти всегда были связаны с представлением моих работ в Доклады АН СССР. Запомнился следующий случай. Я получил представлявшиеся мне интересными результаты по некоторым довольно экзотическим системам вычислимых действительных чисел. Как обычно в таких случаях, Марков позвонил Колмогорову, и тот попросил принести ему работу для представления. А.Н. встретил меня у дверей своей квартиры в одном из крыльев главного здания МГУ, нашёл уголок на заваленном бумагами огромном письменном столе, просмотрел рукопись, написал своё представление и попросил оставить ему копию статьи. Я поблагодарил А.Н., протянул ему копию манускрипта и собрался уходить. Но А.Н. остановил меня и сделал несколько (к большой моей радости вполне положительных) замечаний о моей работе. Замечания эти не были простой любезностью, из них я с изумлением убедился, что А.Н. знал содержание моих предыдущих работ и вполне ясно представлял характер полученных мною результатов. Надо сказать, что большинство моих коллег, целиком посвятивших себя математической логике, не имели никакого представления о тематике, над которой я тогда работал.
Универсальный характер колмогоровского таланта, его способность видеть буквально всю математику (и не только её) сразу, целиком поразительны. Ещё в студенческие мои годы я слышал граничащие с легендами рассказы о лёгкости, с которой Колмогоров читает математические работы. Однажды один профессор-механик рассказал мне, как на защите его друга на доске появилась многоэтажная формула, представлявшая какую-то вероятность. Сложные вычисления по этой формуле диссертант не производил (компьютеров тогда не было), так что вероятность эта оставалась своего рода вещью в себе. Однако он услышал негромкую реплику Колмогорова, без особой настойчивости сказавшего, что обсуждаемая вероятность, скорее всего, равна 1/3 (или что-нибудь в этом роде). Замечание поразило диссертанта и он, вернувшись домой, приступил к вычислениям, занявшим значительное время и подтвердившим прогноз Колмогорова. Я помню так же, как была изумлена моя жена, вернувшись с семинара по турбулентности. Доклад академика Миллионщикова привлёк многих слушателей, пришёл и Колмогоров. Хорошо известно, что А.Н. выполнил выдаюшиеся исследования по турбулентности и даже создал свою школу в этом направлении. Однако в 70-е годы турбулентность вряд ли была в центре его интересов. Тем не менее, из нескольких сделанных им по ходу доклада замечаний было ясно, что он понимает происходящее быстрее, яснее и глубже присутствовавших, среди которых были первоклассные эксперты по данной проблеме.
Приведу и одну забавную фольклорную историю. Однажды в какой-то математической компании зашёл разговор о формализации «женской логики». Колмогоров немедленно предложил следующий принцип: «Если В следует из А, и В приятно, то А – истинно».
Публичные лекции А.Н.Колмогорова всегда выливались в большие события. В 60-е годы А.Н. прочёл несколько лекций по теории автоматов. В большой аудитории первого этажа обычно не хватало мест и многие слушатели располагались в фойе, куда лекция транслировалась по внутреннему радио. В те годы ещё были не забыты дискуссии вокруг кибернетики, которую записные марксистские философы всё-таки успели окрестить «буржуазной лженаукой». Возможно, это было одним из последних рецидивов марксистского энтузиазма, о котором я уже говорил. Демагогия является обычной и широко распространённой болезнью общественного сознания, однако в тоталитарном обществе порок этот приобретает особо злокачественный характер. Думается, было бы крайне полезно перевести на многие языки стенографический отчёт о дискуссии по биологии в 1948 году в ВАСХНИЛ ( Всесоюзная Академия Сельскохозяйственных Наук имени Ленина – Ленин, конечно, же был также и великим новатором сельского хозяйства!). Война, развязанная с благословения вождя всех народов против буржуазной теории «вейсманизма-морганизма-менделизма» (то есть против научной генетики) шарлатаном Лысенко и его подручными, завершилась разгромом советской биологической науки. Как всякая война, эта война собрала свои жертвы, жертвы в буквальном смысле слова... Некоторых героев этой войны, вроде пресловутого академика Митина, можно было видеть и на других полях сражений, видимо дарования их были универсальны. С их помощью на химической дискуссии была разоблачена буржуазная квантовая теория молекулы, кажется, водорода, зловредно, в ущерб передовой отечественной концепции Бутлерова-Марковникова, развитая капиталистическим мракобесом Полингом (если я не ошибаюсь, почти в то же самое время или несколько позже тот же учёный при немного другом прочтении его фамилии – Паулинг – фигурировал в советской пропаганде, как прогрессивный деятель, друг СССР, борец за мир и т.д.)
