– Я же говорю, Достоевский. Мне стал этот человек безумно интересен. Мы с ним проговорили почти сутки. После запоя ему нужно было все время ходить. Поэтому мы ходили, и он рассказал мне всю свою жизнь. Потом я прочла его повесть «Мы обживаем землю», она произвела на меня громадное впечатление.
– И все увиделось совсем в другом свете?
– Да. Он был ни на кого не похож. Я его спрашиваю: «Как вы можете так жить, почему не женитесь?» А он мне: «Я прожил такую жизнь, кто меня сможет понять?» Он мечтал согреться.
– Какую такую жизнь он прожил?
– Он убежал из дома в 1941-м, ему было 11 лет. Щуплый, маленький, писался по ночам. В 1939-м арестовали его отца и деда, мать ушла в транс, тетка его не любила, и он убежал. Дважды возвращали домой. В третий раз, когда нашли в собачьем ящике под Ленинградом, уже началась война, он сказал, что из Ленинграда, а фамилия Максимов.
– А разве он не Максимов?!
– Нет, Самсонов. Лев Алексеевич Самсонов. Его поместили в детприемник. Он убежал. Последний раз поймали на рынке, когда украл батон. Отправили в колонию, там за три года он окончил школу, писал стихи. Лет в 17 убежал снова, украв одеяло, а это уже «в особо крупных размерах». Ему дали десять лет. Убежал вдвоем с товарищем. Мечта одна была – на юг.
– Хотел согреться…
– Да. Отсиживались трое суток, заснули в стоге сена. Проснулся оттого, что его грызли собаки. Их били палками, второго парня забили насмерть. Они, когда бежали, охранника то ли стукнули, то ли связали. Его приговорили к расстрелу. А в больнице, куда бросили полумертвого, врач Татьяна Лебедь сказала: «Я тебя спасу». И научила, что делать. Ему лечили отбитые почки, раны, ушибы, а он все время молчал и рвал бумажки. И когда приговор читали, молчал. В результате его признали психически ненормальным, и это спасло ему жизнь. Но там начались спирт, денатурат, одеколон, жидкость от комаров, политура…
– Как же вы вышли за него замуж?
– Он сказал: «Вы же не выйдете за меня, уродливый, пьяница, нищий, на учете, такие королевы, как вы, достаются таким, как Булат… Выйдете?» Я сказала: «Да». Он говорит: «Но для этого надо полюбить». Я говорю: «После того, что я прочитала, вас невозможно не полюбить». Он говорит: «Это жалость». А я говорю: «Я не умею влюбляться без этого чувства». Почему, кстати, у меня с Булатом никогда не получилось бы. Булат успешный, самодостаточный – зачем я ему. Он относился ко мне больше как к ребенку, чем к женщине. Как мама: не сиди на камне, придатки простудишь!.. Я чуть не погибла, выпив вместо него.
– Вместо Максимова?
– Ну да.
– И вы не ставили Максимову никаких условий?
– Только одно: мы никогда не будем спать.
– ?!
– Да, да. Все что угодно, я буду для тебя всем, но только спать будем отдельно. Он мне не нравился. Я не могла представить, как лягу с ним. Он спросил: «Никогда?» Я ответила: «Может, наступит момент, когда я сама этого захочу». И мы два месяца спали на разных кроватях. А потом я думала: какая идиотка, этого счастья могло быть больше на два месяца. Почти два года жили так, а расписались в обсерватории под Казанью, в маленьком поселке, 7 мая 1962-го, куда удрали от очередной «психушки».
– Вы плакали от него когда-нибудь?
– Конечно. Мы расходились и сходились, у меня свои влюбленности, у него какие-то жуткие компании, женщины – в момент запоя. И снова бросались друг к другу, потому что все остальное оказывалось таким мелким, пресным, тусклым, ничтожным по сравнению с тем, что было у нас. Может, поэтому последний брак казался мне вечным предательством по отношению к собственному чувству. Хотя этот человек ни в чем передо мной не виноват, кроме того, что заплатил максимовские долги, мои долги и любил меня. Но не я его. А с Максимовым была какая-то звонкая, сумасшедшая страсть и бесконечные страдания. Мы могли заниматься любовью где угодно, всякий раз был медовый месяц.
– А вам не было страшно, что у него запои? Или вы не понимали этого?
– Я не понимала. Он сказал, что сделает все возможное, чтобы бросить. И не пил несколько месяцев. Потом опять… И когда приходил в себя, рыдая… я каждый раз искренне верила. Каждый раз… Я научилась уколы делать, эти кислородные подушки, по грамму из пипетки, ужас… Конечно, столько лет пить…
– Это вас развело?
– Это постепенно происходило. Я его выгоняла, он звонил, что попал в больницу, я летела как угорелая… Все время бури и бури. Пошел диссидентский период – 1967-й, 1968-й – перестали печатать. Постоянно за ним гонялись, он уезжал, я уезжала с ним, прятала его по дачам, друзьям. И во мне все больше пробивалась нереализованная личность. Я бурлила, как не знаю кто, сплошной гейзер, электростанция. А он считал себя истиной в последней инстанции. Самоиронии никакой. Гений, которому должны все поклоняться. И полностью перенес это на совместную жизнь. А я уже: с этим не согласна, с тем не согласна, это по-своему, то по-своему.
– А вы никогда с ним не пили?
– Нет. Я непьющий человек.
– А как же один раз хватанули стакан водки?..
– Я чуть не погибла, полное отравление организма, сожгла всю слизистую.
– Вы выпили эту водку, чтоб он не выпил?
– Ну да. Мы так долго жили в безденежье, а с ним заключили контракт на пьесу, и у него читка в Министерстве культуры. За него поручился Баталов, еще кто-то. И вдруг он исчезает. Я его найти не могу. И весь ужас в том, что он получил аванс! Поехала искать, нашла в «Артистическом» кафе напротив МХАТа… Вот с тех пор и не пью.
– Какие же в нем были прекрасные черты? За что вы его любили?
– Я никогда не встречала человека такого самостоятельного мышления и такой эрудиции. Это была уникальнейшая личность. Ни на кого не похож. Я могла, открыв рот, слушать его часами. И это был единственный человек, перед которым я благоговела и кого я, страшная нигилистка, уважала.
– Через девять лет вы расстались. Как вы ушли последний раз?
– Я пришла работать на ТВ и в первый день в проходной, выписывая пропуск, столкнулась с человеком, в которого была влюблена в детстве. И через столько лет у нас начался бурный роман. Я пришла к Володе и сказала: «Это все». Володя сказал: «Он надоест тебе через неделю, ты запрограммирована на меня». И тогда я произнесла фразу, которая навсегда прервала наши отношения: «Я хочу родить красивого здорового мальчика». Наши с Володей дети умирали, не родившись, а один ребенок умер сразу после рождения…
– И вы сами себе поменяли программу…
– Родился Митя. Через полгода я случайно встретилась с Максимовым на бульваре. Часа полтора погуляв, я сказала, что не люблю мужа. Максимов ответил, что жизнь у него не складывается, он никогда не женится, предложил мне вернуться к нему и согласился усыновить Митю. И еще сказал, что, скорее всего, ему придется уехать, его не печатают, либо его посадят, и мне повезет быть декабристкой, либо мы должны уехать вместе. Я призналась, что в этой жизни люблю одного мужчину – своего сына и коверкать ему жизнь ни тем, ни другим не хочу. Возврата быть не может. Все.
