В особенности я занялся Антверпеном и Венецией. Описания огромных работ, которые велено было произвести в этих двух гаванях, составили бы целый том. Отечество Морозини, Альвиано и Дандоло (эти фамилии носили Венецианские дожи и полководцы) могло, благодаря моим попечениям, восстать со временем из развалин, если не как столица, то по крайней мере как большая военная крепость и складочное место торговли восточной. Прекрасный арсенал, единственный остаток от владычества Венеции на морях, снова приведен был в деятельность; огромные леса Иллирии и Македонии доставляли нам дерево, а Венгрия медь; торговля могла нас снабдить канатами и парусиною; Далмация и Албания хорошими матросами. Кто знает: может быть, Греция и ее пятьдесят островов могли сделаться для нас со временем рассадником неустрашимых моряков?
Восстановляя эти важные гавани, я в то же время приказал увеличить укрепления Бреста, Шербура и Рошфора; в одно и то же время я занимался самыми важными переговорами, крепостными работами, арсеналами, гражданскою архитектурою, устроением каналов, заботами управления и законодательства. Не только Франция, целая Европа казалась мне недостаточною, чтобы занять мое воображение всеобъемлющее и мое трудолюбие, возраставшее вместе с затруднениями. Я не требую похвал моему царствованию, пусть только сделают известною мою переписку с начальниками армий и различных министров, и проекты, представленные на рассмотрение моего совета [в числе этих проектов был один, который я здесь приведу, ибо он касается нашего военного устройства. Я чувствовал необходимость иметь немного легких войск для употребления их как партизан. Хотя казаки не успели еще выказать мне достоинства подобного рода войск, потому что мы видели их только в Аустерлицкой кампании, но я приказал 8 июля 1806 года образовать такой корпус. Мы могли употребить для этого малорослых лотарингских и арденских лошадей, негодных для регулярной кавалерии; в состав его могли пойти также малорослые люди, которые хотя и не годилась по росту для красивых кавалерийских полков, но были бы столь же хорошие солдаты, и притом расторопнее. Этот род пандуров(19) мог бы укомплектовываться в каждой земле, быть всегда в авангарде и тем сберегать мою кавалерию. Приказания по этому предмету была отданы; но впоследствии, по представлениям моих генералов, я отменил их, и напрасно].
Но оставим труды мои для доведения внутреннего благосостояния до той точки, какой только могло оно достигнуть при недостатке морской торговли, и возвратимся к делам Германии, где образование Рейнского союза снова привело мир Европы в сомнительное положение.
Фридрих Вильгельм с горестью узнал об этом перевороте, о котором я не почел за нужное его предупредить. Даже те советники его, которые извиняли Гаугвица, принимая во внимание приобретение Ганновера, видели в этом новом поступке одно посягательство на выгоды Пруссии. Они утверждали, что если моя польза требовала распространения моего влияния в Германии, то и Берлинский кабинет должен был также желать, чтобы Германия оставалась независимою державою, между Пруссией и моею обширною империей. Несмотря на это, миролюбие восторжествовало еще раз, и Фридрих признал Рейнский союз, стараясь образовать подобный на севере. Этого, однако, труднее было достигнуть, нежели он думал: Англия и Россия не соглашались, чтоб он включил в него ганзейские города(20), а я, со своей стороны, старался, чтобы не присоединилась к нему Саксония. Я желал вовлечь эту страну в Рейнский союз: ее географическое положение делало ее ключом Эльбы; она была равно драгоценным союзником для действий против Пруссии и против Австрии; сверх того Саксонский дом был с незапамятных времен в союзе с Францией, и дружественные сношения его с Пруссией с 1792 года не изгладили еще неприязненных воспоминаний семилетней войны. Этого было для меня достаточно, чтоб уговорить Саксонию остаться твердою и чтобы воспретить Пруссии употреблять силу или угрозы, если представятся затруднения к заключению союза.
Сверх неудовольствия, причиненного Пруссии этими препятствиями, англичане взяли вследствие закрытия гаваней 300 прусских судов; гавани блокировались англо-шведскими эскадрами; торговля остановилась; негодование военных возрастало; государственные люди сожалели об участи Германии. Если бы правительство захотело затушить все источники неудовольствия, то должно бы было создать судилище, по крайней мере, подобное революционному суду Фукье-Тенвиля.
Фридрих Вильгельм противопоставил всему свою твердую, непоколебимую волю; более он не мог ничего сделать; но искра попала в порох и произвела взрыв: эта искра произошла от моих переговоров с англичанами.
Стараясь укрепить основания моего могущества, я не терял надежды на морской мир, без которого мое здание не могло утвердиться. Открытие переговоров произошло от случайного происшествия. Один из этих жалких людей, порождаемых междоусобными войнами, один из этих презренных, которые полагают, что дух партий все оправдывает, один француз-фанатик осмелился предложить Фоксу умертвить меня и купить для этого дом на дороге в Сен-Клу, где я каждый день проезжал в карете. Фокс более благородный, нежели покровители Жоржа Кадудаля: он прогнал изменника из королевства и известил меня об этом умысле. Возникшая из этого переписка произвела взаимные объяснения.
Долго спорили о формах. Англия хотела договариваться вместе с Россией; но мне казалось невыгодным вовлечь в переговоры третье лицо, с которым я не имел никакого дела, и которое могло только дать вес переговорам к моей невыгоде; я отклонил это предложение; нашли средство уговорить императора Александра отправить со своей стороны посланника в Париж. Он прислал Убри под предлогом размена пленных.
Между тем Фокс просил меня об освобождении лорда Ярмута, задержанного в Вердене вследствие взятых англичанами французских судов, которых экипаж, хотя и не военный, был также задержан.
Талейран объявил ему наше желание сблизиться; и между прочим сказал, что мы ничего не требовали от англичан, и что война не обещала им никаких существенных выгод.
Лорд Ярмут возвратился с инструкциями, и переговоры начались. Казалось, мы были близки к согласию; англичане сами предложили взаимное отношение владений и казались довольными сохранить Мальту в мыс Доброй Надежды (адмирал Попем и генерал Бэрд отняли этот мыс у голландцев 8 января, после сопротивления, продолжавшегося несколько дней); они показывали готовность возвратить остальные колонии. К несчастию Фокс заболел; лорд Спенсер принял портфель и под предлогом, что лорд Ярмут слишком легкомысленно объяснил данные ему инструкции, к нему присоединили лорда Лодердейла(21).
