В образе солдата Мохова, удержавшего оступившегося парня, в поступках самого Зубакина, сохранившего веру в людей, Прокопьева утверждает торжество человечности как норму всей нашей жизни.
На высокой лирической ноте звучит в повести тема матери. Вот после десятилетней разлуки с домом приходит Зубакин на пустырь, оставшийся от поселка. Всю дорогу мечтал он, как обнимет мать за худенькие плечи и подарит ей шаль. Стайка искривленных березок у материнского дома, память о матери, ушедшей из жизни, так и не дождавшись единственного сына, — вот что постоянно тревожит совесть Зубакина.
Здесь Прокопьева традиционно обращается к заветной теме — человек и природа. Все эти березки, перелески, поля, ароматы разнотравья — все живое выступает как средство раскрытия внутреннего мира героев.
В последний миг жизни Виктору привиделся солнечный день,
«как идут они с Моховым по цветистому прилужью Тобола, как вдруг широко открывается вид на взгорок, на розовую кипень цветущего сада. А навстречу бегут маленькая светловолосая девочка и большая серая собака. У девочки круглые синие глаза. Она бежит по лугу, по белым ромашкам и звонко смеется».
Этот солнечный мир у Виктора отняли именно в тот момент, когда он только начал новую жизнь. Такой трагический финал действенно раскрывает авторскую мысль.
Последнюю книгу повестей Прокопьева назвала «Белая мель». Значит, по мысли автора, повесть, давшая заглавие сборнику, является определяющей в чем-то главном, несущей новый заряд. Посмотрим, так ли это?
Герой повести Петунин реагировал на трагическое известие о каменщике Веревкине, получившем серьезную травму. Первая мысль «сколько же у них детей?» долго не задержалась в его сознании. Он стал в свое оправдание утомительно думать о том, как разбирать причину аварии, как объясняться с женой Веревкина. Характерно, что и друг Петунина Спирин, о котором сообщается (именно сообщается, не больше) как о перспективном мастере-рационализаторе, очень хладнокровно бросает в утешение: «Травма? Ну, так и что, такая наша работа…» И ни слова о человеке. Ни слова о самом деле. Все воспринимается с точки зрения собственного благополучия. В тридцать лет — такое равнодушие, такая усталость от жизни!
Забвение друзья находят в ресторане. Именно здесь-то, в папиросном дыму, Петунин приходит к оправдывающей себя мысли: «Есть простые сизари».
Да, он звезд с неба не хватает, хотя когда-то и претендовал на нечто исключительное, когда-то подавал большие надежды. Правда, в конце книги автор намечает какие-то душевные сдвиги у Петунина, но в них трудно верится.
Посмотрим, как герой ведет себя по отношению к женщине (традиционная черта всей нашей литературы, своеобразный нравственный критерий). И здесь — то же самое. Он оправдывает только себя.
Вот Петунин с любящей его женщиной Юлей на озере, в воскресный день. Смотрит на Юлю холодным изучающим взглядом, сопоставляет с прежней женой:
«Я — идиот, я приехал с ней на охоту, а думаю о Елене. Когда я думаю о Елене, я не могу прикоснуться к этой… Чепуха какая, я не могу от нее освободиться. Я не могу забыть ту… Елена, эта красивее тебя, но я не могу от тебя освободиться… Неужели так будет всегда?»
И далее, насладившись приготовленными Юлией утками в опятном соусе, снова оценивающе, но уже мягче (повлиял сытный ужин с коньяком):
«посмотрел на Юлю, высокую, стройную в спортивном синем костюме и остался доволен».
Что это? Откуда такой цинизм: «та», «эта», «ту», «эту»? Допустим, Петунин не любит Юлю. Но о любимой, покинувшей его Елене, он ведь тоже вспоминает не иначе как: «Не могу забыть ту».
Интересен такой факт. В механическом цехе Челябинского трубопрокатного завода состоялась читательская конференция по книге Прокопьевой «Белая мель». Рабочие очень точно уловили и отвергли беду Петунина: его половинчатость, эгоистичность. Они осудили Петунина за пассивность по отношению к жизни, к работе.
Посмотрим с этой точки зрения на Юлю, врача по профессии. В повести есть такая сцена:
«Юлия Петровна, Вас Зинаида Васильевна просит на консилиум, — распахнув дверь, сказала сестра. — Привезли больную.
— Иду.
А через полчаса женщину уже готовили к операции… В ожидании анализов Юлия позволяла анестезиологу Вите уже в который раз выяснять отношения».
Вся сцена и, особенно, последняя фраза очень характерна. Об операции сказано между прочим, вскользь. Для Юли, врача, перед самой операцией важнее выяснение отношений с анестезиологом Витей, в равной мере он мог бы быть назван хирургом либо делопроизводителем.
Кстати сказать, и Юля не показана в главном деле, через отношение к своей профессии. Ночные телефонные звонки, упоминание о вызовах в больницы воспринимаются, как проходные эпизоды, внешний фон.
Но как только конфликт переносится в сферу нравственных отношений, героиня снова становится сама собой.
Синее озеро. Синие глаза Юли, ждущие счастья. Беспомощный щенок, уткнувший холодный нос в ладонь хозяина.
В отличие от Петунина, Юля, как все женщины Прокопьевой, — цельная и чистая натура. Героиня хочет понять, можно ли в жизни положиться на Петунина, доверить ему себя, или все, что происходит у них, недолговечно? Не случайно привязался к ней мотив услышанной песни:
Жизнь только миг между прошлым и будущим,
И этот миг называется жизнь.
В этой горькой неуверенности в любимом человеке, что постоянно гнетет Юлю, хотя она мужественно не показывает своего душевного состояния, и содержится авторская оценка Петунину. Оценка неназойливая, не бьющая в лоб, но отчетливо слышимая.
Как Юля не верит в надежность своего счастья, так и мы не верим Петунину.
И все-таки одной эмоциональной оценки Петунину недостаточно. Корни его бездуховности, приземленности требуют более глубокого авторского анализа, иначе описание быта может превратиться в самоцель. А вообще-то, если мы отбросим все возвеличивающие себя самооценки Петунина и определим его в главном (отношение к человеку), то увидим, что это новый вариант старого героя — Олега Кураева из повести «Такая длинная ночь». Только Кураев показан жестче и более прямолинейно.
Такое невольное повторение настораживает. Именно невольное повторение, объяснить которое можно тем, что за немногим исключением Прокопьева еще не выходит за рамки бытового материала, связанного в определенной мере с ее жизненным опытом.
Из повестей Прокопьевой самая удачная — «Звереныш», она подкупает своей искренней, исповедальной интонацией. В повести «Такая длинная ночь» была сделана хорошая заявка на рабочую тему, наметился конфликт, отразив главное в человеке, — отношение к своему делу. Но этот критерий не получил развития в «Белой мели». Жанр требовал введения эпического материала. История отношений Петунина с Юлей приобрела бы большее звучание, если бы была выведена за рамки быта.
