Из повестей Прокопьевой самая удачная — «Звереныш», она подкупает своей искренней, исповедальной интонацией. В повести «Такая длинная ночь» была сделана хорошая заявка на рабочую тему, наметился конфликт, отразив главное в человеке, — отношение к своему делу. Но этот критерий не получил развития в «Белой мели». Жанр требовал введения эпического материала. История отношений Петунина с Юлей приобрела бы большее звучание, если бы была выведена за рамки быта.
Повесть распадается на отдельные эпизоды и сцены. Так было и в «Звереныше».
И здесь напрашивается такой вопрос: а стоит ли так поспешно оставлять жанр рассказа и стремиться к повести? Не является ли это недооценкой такого емкого, мобильного, конфликтного по самой своей природе жанра рассказа, своеобразного способа видения мира?
Все сказанное говорит о том, что Прокопьева находится, как автор, в становлении, в поиске своего пути. И в «Белой мели» есть плодотворное начало: углубление психологического анализа, владение внутренним монологом.
Прокопьева освободилась, с одной стороны, от некоторой манерности, нарочитости, неоправданных инверсий (что было характерно для монологов Нюры в повести «Такая длинная ночь»). С другой стороны, — от такой крайности, как почти «телеграфный стиль», например, в «Звереныше» («Дождь шел полосой. Дождины блестели на солнце. Чуть погромыхивал гром».) Меньше стало и языкового натурализма.
У Зои Прокопьевой свой творческий почерк. У нее много интересных замыслов.
Ждем от нее новых книг.
ЮЛИЯ ГУЛЁНКИНА
«ЗА» И «ПРОТИВ»[8]
Новая книга нашего земляка Адольфа Шушарина, вышедшая в издательстве «Современник» в 1977 году, озаглавлена тревожаще и броско: «Своим судом». Привлекательность такого названия для нас, современников, неоспорима: слишком много острых нерешенных проблем мучает нас на каждом шагу, а времена праведной веры в пришествие Мессии уже давно миновали, и решать эти проблемы можно только, полагаясь на крепость собственных нервов и болевую раздражимость собственной души. Иными словами, просто и метафорически сжато, как у Шушарина, — «своим судом».
Итак, суд. Не самосуд, а суд совести. Личной. Общественной. Вкупе. Но суд над чем?
В послесловии к своему сборнику А. Шушарин четко определяет его тематическую установку:
«Мир повестей и рассказов этой книги населен людьми, которых роднит труд».
Если соотнести это высказывание с общим названием сборника, то невольно появляется предощущение важности и актуальности вопросов, которые могут быть поставлены автором по ходу повествования, по ходу предполагаемого суда и следствия.
Это предощущение рождается благодаря тому, что наша литература имеет уже довольно большой опыт аналитического подхода к вопросам современности. Свидетельство тому — «Не стреляйте в белых лебедей» Б. Васильева, «И это все о нем» В. Липатова, «Энергичные люди» В. Шукшина и многие другие произведения. Возможно, писатель поднимет в своей книге вопросы, аналогичные вопросам вышеперечисленных произведений? Возможно, ему откроются новые горизонты, до сих пор неведомые в нашей литературе? Можно бесконечное количество раз повторять это «возможно», и оно ни у кого не вызовет положительной реакции, кроме снисходительной улыбки, ибо предощущения пока еще не завоевали приоритета в состязании с эмпирическим путем познания действительности. Поэтому обратимся непосредственно к содержанию этой новинки «Современника».
Сборник представлен четырьмя повестями и тремя рассказами, действие которых разворачивается на берегах Оби и Иртыша, в маленькой уральской деревушке или в шахтерском рабочем поселке, а то и просто в пойме могучей и величавой сибирской реки, именуемой эпически вольно и широко — Рекой. Все это — глухомань, богом забытые и богом преданные уголки азиатского континента, «скифская сторона», как иронически принято величать их в «цивилизованных» слоях общества. Правда, эта «скифская сторона» давно уже заявила о себе КамАЗом и БАМом, Абакан-Тайшетом и Кузбассом, которые сами по себе снимают иронический оттенок с этого определения и наполняют его новым, гордым и монументальным содержанием. Однако внимание автора приковано отнюдь не к этим опорным пунктам Сибирской Державы. Переброска нефтепровода через Обь, строительство моста местного значения через Иртыш; горести и радости далекой таежной шахты, трудовые будни одинокого рыбака — вот какие периферийные проблемы волнуют А. Шушарина. Волнуют ли они читателя? Волнуют. Но, к сожалению, далеко не всегда. И дело тут вовсе не в периферийности изображаемых объектов. Дело в том, как поставлены и как разрешаются эти проблемы в шушаринских повестях и рассказах-миниатюрах, какой суд предлагается героям друг над другом и над самими собой.
Вот первая повесть сборника — «Осетровая яма». Герои ее — водолазы, шестеро отчаянных и малословных сибирских парней, из тех, которые и в огонь, и в воду, не моргнув пойдут. Перед ними поставлена задача большой государственной важности: обеспечить переброску нефтепровода через Обь в трудных условиях немилосердной таежной зимы. Казалось бы, подобная тема дает автору возможность в полный голос заговорить о тысяче волнующих вопросов, связанных с экономической и организационной стороной нашей промышленности. Но нет, эти вопросы мало интересуют А. Шушарина. Сибирские парни работают споро и без помех, они привыкли беспрекословно повиноваться слову «надо», А с доставкой оборудования и организацией труда тоже, вроде бы, все нормально. По крайней мере, никто не ропщет. Правда, однажды у Толи Чернявского, спустившегося под воду, заело клапан скафандра, он без труда мог бы задохнуться, не добравшись до спасительной проруби, но напарники его — ребята справные — не зевают. Вытащили. Обошлось. На том дело и кончилось. А в следующий раз, уже в торжественный день переброски дюкера через подводный канал, труба почему-то не пожелала повиноваться многотонной лебедке, а когда ее подтолкнули тракторами, трос, соединяющий ее с лебедкой, «скрутился петлей и порвался, когда пустили лебедку… Водолазы два дня искали концы», но потом нашли, и угрожающий эпизод опять увенчался счастливым концом. И еще один раз, правда, произошла неувязка в делах, благодаря которой водолаз Женька Кузьмин чуть было не лишился жизни, но говорить о ней не имеет смысла — она так же осталась без последствий.
То же самое и с повестью «Там, где на сопках багульник цветет…» На шахте, в которую, как в невесту, влюблен герой повести техник Коля Аникин, нет элементарных условий труда: в штреках под восстающими не установлены вентиляторы, и крепильщики вынуждены прибегать к дедовским методам и изощренной кустарщине для того, чтобы после работы взрывников откачать с лесов ядовитый газ, опасный для жизни; крепления в штольнях сооружаются из сырых бревен; лебедки в стволах на ладан дышат… Но ведь дышат же! Коля Аникин, полагаясь на это, с оптимизмом эпикурейского философа утверждает:
