– Стой, бача! Назад! Сто-оо-ой…
Машинально, не думая о том, что бабай меня не может видеть, размахиваю автоматом, указывая стволом, куда нужно идти.
Он продолжает улыбаться, делает руками какие-то успокаивающие жесты, вроде просит меня, мол, погоди, подойдем поближе… и все это напоминает фрагмент из «Белого солнца пустыни», где Сухов орет Верещагину, стоящему на баркасе: «Павел Артемич, не заводи мотор! Взорвешься!» – а тот, улыбаясь в усы, сосредоточенно бормочет: «Погоди, Федор Иванович, сейчас подойдем поближе…» – и продолжает крутить штурвал. И фоном идет незабываемый мотив «Ваше благородие». А дальше – грохот и столб воды от взрыва.
Вот и теперь я уже отчетливо представляю себе финал сцены, но продолжаю действовать.
Все языки, что знал, перебрал за эти несколько секунд.
Кричу ему по-английски: «Стоп! Холт! Сиз мувинг!» Но английский этому деду, что мне суахили. Вспоминаю, что в детстве, в фильмах про войну, немцы, предлагая сдаваться, кричали: «Хальт! Хандэ хох!» И хотя я сильно сомневаюсь, что этот афганец понимает по-немецки, кричу ему: «Хальт!». Тот же эффект. Эх, жаль, что я тогда не учил итальянского, а по-французски и по-испански знал только пару матерных слов… Да, говорила мама в детстве: «Учи иностранные языки!»
Пять шагов до окопа. Четыре. Три.
Дальше я видел все это, как в замедленном кино: бабай делает последний шаг к яме и обрушивается в нее со всей дури. Причем все это в десяти метрах от меня, так что я успеваю разглядеть даже его перекошенное от ужаса лицо, когда он ступает ногой в пустоту.
Но еще более удивительным было продолжение. Это уже был мультик! Теперь вместо замедленной съемки идет ускоренная прокрутка. Я-то думал, что от такого удара бабай разлетится на мелкие кусочки, но вместо этого он пробкой вылетает из окопа, разворачивается на сто восемьдесят градусов и, быстро перебирая ногами, заметно прихрамывая и усиленно колотя перед собой палкой, мчится по только что пройденной им траектории, но уже в обратном направлении, к дороге, и по ней к воротам в «колючке». Удаляется он со скоростью хорошего автомобиля, будто за ним гонится вся свора батальонных собак, и вскоре теряется из вида. Только оседающая пыль напоминает о только что разыгравшейся здесь драме, а я машинально продолжаю повторять команду: «Инжо отсюда нах!»
– Я до сих пор пытаюсь представить себе, что думал тогда тот дед про советских солдат. Сходил, называется, в гости к воинам-интернационалистам!
– Да… – протянул Коля. – Прямо как в кино. Ну, а язык-то выучил после этого?
– Нет, – ответил Димка. – Вначале не до того было, а ближе к дембелю стало лениво и ничего я уже не учил.
– А скажи мне вот что, – поинтересовался Игорь. – Я так понимаю, все это происходило, когда ты отслужил немного, полгода, наверное. А потом, когда год прошел, полтора, как бы стал ты действовать? Или, например, сейчас? Если б это вчера произошло?
– Сейчас? – задумался Димка. – Сейчас – не знаю… А тогда? Понимаешь, там вскоре пошла такая хрень, что уже через пару месяцев мне было наплевать на всех бабаев от Атлантического до Тихого океана, и я б не стал рисковать и светиться, даже если бы он шел не к окопу, а к минному полю.
– Война, – задумчиво проговорил Игорь и наполнил рюмки. – А ты говоришь, что в Уставах предусмотрены все ситуации. Получается, если б ты действовал по Уставу, нужно было валить этого старика.
– По Уставу, – возразил Димка, – мне вообще не нужно было встревать в это дело. Шел бы дед по дороге, дошел до главного входа в Крепость и попал на наших охранных собак. Либо часовой у ворот спас бы его, либо собаки порвали, и не попал бы он в Бахарак. Вот и вся ситуация. На хрена часовому инициатива? Есть Устав, а в нем регламент. Делай, как написано, и все будет в порядке. А все же мне жалко того деда. Из-за моей глупости он полетел в яму. Попробуйте поставить себя на его место! Как бы мы себя чувствовали, если бы рядом с нашим дачным поселком был дислоцирован натовский батальон и в магазин нужно было ходить мимо их постов. А считалось бы, что они нам дружескую помощь оказывают, по нашей же просьбе, помогают бороться с внутренними врагами!
– Наверное, в Югославии ребята именно это и переживали, – сказал Игорь.
– Ага, а ребята на Украине горят желанием это пережить, – подытожил Коля.
Он встал и направился к мангалу. Пришло время готовить шашлык.
Нет, ребята, не смогу я, наверное, объяснить. Если кто сам так не попадал, вряд ли меня поймет. И хоть история эта не сильно красивая и отнюдь не героическая, все ж попробую рассказать по порядку…
Вообще-то, я никак не ожидал, что со мной такое случится! Это надо ж было влипнуть под дембель. Мало еще, просто влипнуть, в конце концов – попал как попал, дело обычное и понятное – но ведь нельзя же так слетать с катушек, пугаться до неприличия, до дрожи в коленках. А беда в том, что подловили меня неожиданно, как говорится, «на вдохе», и от этого нервы мои просто сдали, такие шуги меня взяли! Я вроде как в нокаут попал – на пол не лег, но выключился. Слава богу, что пробило уже потом, так что ноги дрожали только на обратном пути. Надеюсь, никто не заметил.
Когда год отслужишь и начнешь вторую половину службы разматывать, в какой-то момент вдруг замечаешь, что становится почти пофиг, что дальше с тобой будет. С ребятами мы об этом не разговаривали, но по виду и поступкам я видел, что с ними происходит то же самое. Не знаю, как другие, но за себя могу сказать, как до этого дошел. Не вдруг, а постепенно понял, что наелся я этого дерьма до того, что даже волноваться сил больше не осталось. Нервы же у нас не железные. Это только в песне, в шутку так говорится, мол, нервы мои – стальные канаты. Мы ж не спецназ и не десантники, не морпехи, никакой специальной подготовки не проходили. Обыкновенные мы, ну самые что ни на есть обыкновенные! Простая пехота. Солдаты. И ничего больше про нас не скажешь… Разве только что-то там у классика было: «…если ранить его плоть ножом, то из нее так же потечет кровь?..» Или не так у классика, путаю чего-то?
Хотя, конечно, пофиг-то пофигом, но обреченностью это не назовешь. Все мы в глубине души верили, что произойдет чудо, и мы сумеем вырваться, выскользнуть, проскочить… Но это ж не значит, что нужно прятаться за чужими спинами. На рожон не лезть – это да, это допустимо. А вот больным сказаться, лишний раз на боевые не сходить, не подставится – извини, брат, это уже не катит! Какой ты черпак тогда? К тому же сам в себе силу чувствуешь – все знаю, все умею и ничего не боюсь. Готов, короче, к труду и обороне! Тянулось такое состояние довольно долго, больше, чем полгода. А потом стал я замечать, что отношение меняется. Может, устал? Или та беспечность была все-таки напускной, а страх просто где-то глубоко в загоне сидел да нервы подтачивал? Вот они и начали сдавать.
