Глава X
Лористон уехал и явился на аванпосты 5 октября. Военные действия были тотчас же приостановлены и дано свидание. Но явились только Волконский, адъютант императора Александра, и Беннигсен, а Кутузова не было.
Вильсон уверял, что русские генералы и офицеры, подозревая и обвиняя своего начальника в слабости, начали кричать об измене; поэтому он и не осмелился покинуть лагерь.
В инструкциях Лористону было сказано, что он должен обращаться только к Кутузову. Поэтому он с высокомерием отклонил всякое посредничество и, воспользовавшись этим обстоятельством, чтобы прервать переговоры, которые не одобрял, ушел, несмотря на настояния Волконского. Он хотел вернуться в Москву. Тогда Наполеон, в пылу гнева, разумеется, бросился бы на Кутузова, разбил его армию, тогда еще не вполне сформированную, и вырвал у него мир. Даже в случае менее решительного успеха он имел бы возможность благополучно удалиться к своим подкреплениям.
К несчастью, Беннигсен попросил свидания с Мюратом, и Лористон остался ждать. Начальник русского штаба, более искусный в переговорах, нежели на войне, постарался очаровать новоиспеченного короля своею почтительностью, вскружить ему голову похвалами и обмануть ласковыми словами, которые были проникнуты желанием мира и усталостью от войны. Мюрат, тоже уставший от сражений и притом не уверенный в их результате, легко поддался этой лести и дал себя обмануть.
Беннигсен одновременно убедил и своего начальника, и начальника нашего авангарда. Он поспешил послать за Лористоном и проводил его в лагерь русских, где Кутузов ждал его в полночь.
Свидание началось плохо. Коновницын и Волконский захотели присутствовать, но это не понравилось французскому генералу, и он потребовал, чтобы они удалились. Его желание было исполнено.
Лористон, оставшись наедине с Кутузовым, изложил ему свою цель и мотивы и попросил пропуска в Петербург. Кутузов отвечал, что это превышает его полномочия, и предложил поручить Волконскому отвезти письмо Наполеона Александру и заключить перемирие до его возвращения. Он сопровождал эти слова мирными заявлениями, которые потом подтвердили все его генералы.
Они сожалели, что война продолжается. И по какой причине? Их народы, как и их императоры, должны уважать, любить друг друга и быть союзниками. Они страстно желали мира, ожидая скорого сообщения об этом из Петербурга. Они собрались вокруг Лористона, отвели его в сторону, брали за руку и одаривали азиатскими ласками.
Однако скоро пришлось убедиться, что они сговорились, чтобы обмануть Мюрата и нашего императора.
И это им удалось. Новости привели в восторг Наполеона. Ставший легковерным под влиянием надежды, а быть может, и под влиянием отчаяния, он в течение нескольких минут упивался этим кажущимся успехом и, стремясь избавиться от тягостного внутреннего беспокойства, как будто искал забвения в выражениях бурной радости. Он призвал всех своих генералов и торжественно возвестил им скорый мир. Они должны лишь подождать пару недель. Никто лучше него не знает русский характер. Получив его письмо, Петербург будет салютовать.
Тем не менее перемирие, предложенное Кутузовым, ему не понравилось, и он отдал приказание Мюрату немедленно его нарушить; несмотря на это, перемирие всё же соблюдалось, а причина осталась неизвестной.
Перемирие это вообще было странное. Чтобы нарушить его, достаточно было одного взаимного предупреждения за три часа до начала военных действий. Притом же перемирие существовало только для фронта обоих лагерей, а не для флангов. По крайней мере так объясняли это русские. Нельзя было, следовательно, ни провести обоза, ни сделать фуражировки. Таким образом, война продолжалась везде, за исключением лишь того пункта, где она могла быть выгодна для нас.
В течение первых дней, последовавших за этим перемирием, Мюрат с удовольствием показывался перед вражескими аванпостами. Он наслаждался тем, что привлекал к себе все взоры. Его наружность, его храбрость, его ранг обращали на себя всеобщее внимание. Русские начальники ничуть не выказывали к нему отвращения; напротив, они осыпали его знаками внимания, поддерживавшими эту иллюзию. Он мог командовать их караульными, точно французами. Если ему нужно было занять какое-нибудь место, они немедленно уступали ему.
Командиры казаков дошли даже до того, что притворялись восхищенными и говорили, что признают императором только того, кто царствует в Москве. На мгновение Мюрат готов был даже подумать, что они не будут сражаться против него!
Он зашел так далеко, что Наполеон, читая его письмо, однажды воскликнул: «Мюрат — король казаков? Что за глупость! Людям, которые всего достигли, могут приходить в голову всевозможные идеи!»
Что же касается императора, который в душе нисколько не обманывался, то его неискренняя радость продолжалась всего лишь несколько минут. Вскоре он пожаловался, что тягостная партизанская война идет вокруг него; несмотря на все эти мирные демонстрации, отряды казаков беспокоят его фланги и тыл. Разве сто пятьдесят драгун его Старой гвардии не были захвачены врасплох и разбиты, а их командир не был взят в плен? И это через два дня после перемирия, по дороге на Можайск, на его операционной линии, по которой армия сообщается со складами и депо, получает подкрепления, а сам он сообщается с Европой!
В самом деле, два больших обоза снова попали в руки врага, один из-за небрежности своего командира, который застрелился с отчаяния, другой вследствие трусости офицера, которого собирались наказать, когда началось отступление. Но гибель армии спасла этого офицера.
Каждое утро наши солдаты, в особенности наши кавалеристы, отправлялись далеко на поиски пищи для вечера и следующего дня. А так как окрестности Москвы с каждым днем становились пустыннее, то приходилось ежедневно уходить всё дальше и дальше. Люди и лошади возвращались истощенные, если только они возвращались! Каждая мера овса, каждая связка фуража оспаривались у нас; надо было отнимать их у неприятеля. Нападения врасплох, сражения, потери не прекращались! Вмешались крестьяне и наказывали смертью тех, кто, соблазняемый выгодой, приносил нам в лагерь какие-нибудь припасы. Некоторые из них поджигали собственные деревни, чтобы прогнать оттуда наших фуражиров, или же, узнав об их появлении, передавали казакам, которые держали нас в осаде.
Те же крестьяне захватили Верею, город возле Москвы. Один из местных священников вооружил жителей, выпросил несколько отрядов у Кутузова, затем 10 октября, до рассвета, дал сигнал к ложной атаке, а сам в это время устремился на наши палисады. Он разрушил их, проник в город и перерезал весь гарнизон.
