Миша утром продиктовал два письма — Каганскому и брату Николаю в Париж — «что это значит?» Отправила их.
Вечером он пошел в Большой по «Волочаевским дням».
Во время обеда сегодня позвонил Раниенсон — из миманса Большого театра (очень талантливый артист, первоклассно показывал на последнем капустнике Мордвинова, а на предыдущем — Небольсина) — сказал, что хочет только поблагодарить Мих. Аф. за его отношение к себе. «Никогда в жизни не думал, что такой большой человек может быть так прост. Никогда в жизни не забуду его отношения!» А Миша мне вчера рассказывал, что на следующий день после капустника Раниенсон подошел к нему и сказал: «Если Вам когда-нибудь понадобится друг, располагайте мной».
Миша пришел вечером из театра рассерженный — Самосуд не явился на совещание совершенно! Был сначала у Дзержинского Ивана, а потом в редакции «Правды». И даже сам знать не дал! Немыслимо с ним работать.
10 мая.Днем звонок — Вольф! Я закричала — какой Вольф?! Вениамин Евгеньевич?!
Пришел через час, похудел, поседел, стал заикаться. Оказывается, просидел полгода, был врагом народа объявлен, потом через шесть месяцев был выпущен без всякого обвинения, восстановлен в партии и опять назначен на свой прежний пост — директора Ленинградского Красного театра (теперь — имени Ленинского комсомола).
Просит М. А. приехать в Ленинград прочитать труппе «Дон-Кихота», если подойдет, театр хотел бы ставить. Мише ехать не хочется, думает просто послать пьесу.
Вечером Миша в Большом на «Щелкунчике», я на «Норе». Приятно было посмотреть пьесу с простыми человеческими словами и чувствами.
Миша рассказывал: в кабинете в театре сидит Яков Л. — один — и читает журналы. Ждет Самосуда. А тот, ясно, неизвестно где.
12 мая.Вчера была с Женей на «Половчанских садах» — второй спектакль, называется на пригласительном билете — «первое представление».
Немирович на днях заявил, что после «Горя от ума» театр больше генеральных устраивать не будет, так как публика приходит невозможно злая, ничего не нравится, по городу распускаются слухи о неудаче театра. Значит, сразу — премьера. Не знаю, что было вчера на первом представлении, но сегодня публика была точно такая же злая, как, вероятно, бывала на генеральных «Горя от ума» и была бы на генеральной «Половчанских». Все ругались. Правда, пьеса не просто слаба, но и очень претенциозна и скучна. А театр делает многозначительное лицо — обратите внимание, какие мысли! Какая философия!
А философия копеечная, «военные болеть не могут», отец называется Макковей, дочь — Воробей, один сын — безногий и в продолжение всей пьесы перед зрителем — клиника. Семья изображена — образцовая будто бы, а все персонажи — отталкивающие.
Сегодня сообщение, что вчера разбились летчики Серов и Осипенко. Но как произошла катастрофа — неизвестно.
15 мая.Вчера у нас было чтение — окончание романа. Файко — оба, Марков, Виленкин, Ольга, Ануся, мой Женя. К ужину подошли Петя и Женя.
Последние главы слушали почему-то закоченев. Все их испугало. Паша в коридоре меня испуганно уверял, что ни в коем случае подавать нельзя — ужасные последствия могут быть.
Сегодня пришла от Вольфа телеграмма — внезапно заболел, встречу откладывает. По-видимому, вся телеграмма — вранье. Но почему тогда начал разговор? Зачем?
Звонил и заходил Файко — говорит, что роман пленителен и тревожащ. Что хочет много спрашивать, говорить о нем.
16 мая.Вчера были у Лены Понсовой. Кроме нас — Вильямсы и Цецилия Мансурова и родственники Понсовой. Мансурова — интересно рассказывала о халтурных выступлениях, нравах их.
В этот вечер в Театре Вахтангова шли «Без вины виноватые» — и часов в десять или одиннадцать вечера по радио — передававшему спектакль, послышались какие-то невнятные слова, звуки разные. Оказалось, все три диктора вдребезги напились и черт знает что говорили.
17 мая.Вчера у нас были Мелик с Минной и Ермолинские.
Сегодня днем без звонка зашел приехавший из Киева Загорский. Видимо, сидел. Теперь — завлит в Театре Красной Армии.
Сидел, обедал, рассказывал без конца, какие пьесы будет ставить их театр, какие хорошие пьесы у Афиногенова и Вирты.
Я не выдержала и сказала, что пьесы эти плохие и что из театра все уходят пустые и злые поэтому.
18 мая.Вчера вечером позвонил и пришел Николай Эрдман.
Звонила Ольга — умер в Горьком бывший администратор филиала Б. М. Чацкий. Как грустно!
Такой очаровательный, культурный человек был.
Из-за каких-то больных артистов, перемена в репертуаре в Горьком — прибавляются «Турбины».
Миша задумал пьесу («Ричард Первый»). Рассказал — удивительно интересно, чисто «булгаковская пьеса» задумана.
19 мая.Вчера вечером Борис Эрдман. Сказал, что к нему звонили и сказали, что умер Виталий Лазаренко.
А вчера же утром в газетах было о том, что он получал орден и читал при этом Калинину свои стихи.
Потом выяснилось (так говорят), что Лазаренко вручали орден в больнице и стихи он читал там.
20 мая.Вчера вечером был Николай Эрдман.
Сегодня утром заходил Дмитриев с известием о Вете. По-видимому, ее уже нет в живых.
В городе слух, что арестован Бабель.
21 мая.Мои имянины. Миша принес чудесный ананас.
Братья Эрдманы прислали колоссальную корзину роз. Вильямсы — тоже — очень красивую корзину роз.
Женька принес сирень.
За обедом ребята так наелись пломбиром и ананасом, что еле дышали.
Часов около восьми вечера стало темнеть, а в восемь — первые удары грома, молния, началась гроза. Была очень короткой. А потом было необыкновенно освещенное красное небо.
Миша сидит сейчас (десять часов вечера) над пьесой о Сталине.
22 мая.Вчера поздно вечером пришли Вильямсы, Борис и Николай Эрдман с женой. А позже, когда мы уже ели пирог — позвонил и пришел Дмитриев.
Миша пишет пьесу о Сталине.
Сегодня днем дозвонилась (звонила два дня), наконец, до валютного отдела НКФ и узнала от юрисконсульта, что им была дана положительная резолюция на Мишином заявлении (о выписывании из Америки пишущей машинки на деньги от «Мертвых душ» через Литературное агентство), но что потом это было изменено и решено отказать. Но кто это сделал, он не знает, что он советует приехать лично и говорить об этом.
Это не жизнь! Это мука! Что ни начнем, все не выходит! Будь то пьеса, квартира, машинка, все равно.
